городна одно рукопожатье,
на одно прикосновение губами.
На один вокзал.
А что за временами!
То ли деды, то ль не деды —
что запомнишь?
Этот город —
на одно воспоминанье,
на одно спасибо – городу за полночь.
«Цветет жасмин…»
Цветет жасмин.
А пахнет жестью.
А в парках жерди из железа.
Как селезни скамейки.
Желчью
тропинки городского леса.
Какие хлопья! Как зазнался!
Стою растерянный, как пращур.
Как десять лет назад —
в шестнадцать —
цветет жасмин.
Я плачу.
Цветет жасмин. Я плачу.
Танец
станцован лепестком.
А лепта?
Цветет жасмин!
Сентиментальность!
Мой снег цветет в теплице лета!
Метель в теплице!
Снег в теплице!
А я стою, как иже с ним.
И возле
не с кем
поделиться.
Цветет жасмин…
Цвети, жасмин!
Мужество
А может, мужество в проклятье,
в провозглашенье оды ночи,
и в тяготении к прохладе
небритых, бледных одиночеств?
А может, мужество в мажоре,
в высоколобом отстраненье,
в непобедимости моржовых
клыков
или в тюленьей лени?
Я видел —
и моржи робели,
тюлени не держали марку,
неколебимость колыбелей
расшатана распутством мамок.
Я видел, как сражались кобры,
встав на хвосты,
дрожа от гнева.
Их морды – вздувшиеся колбы
раскачивались вправо – влево.
Казалось, что танцуют гады,
что веселятся на колядках.
Но каждая ждала: другая
Сбежит от каменного взгляда.
Октябрь
Октябрь.
Ох, табор!
Трамваи скрипучи —
кибитки, кибитки!
Прохожие цугом —
цыгане, цыгане!
На черном асфальте —
на черной копирке
железные лужи лежат в целлофане.
Октябрь!
Отары
кустарников —
каждый сучочек отмечен.
Стригут неприкаянных, наголо бреют.
Они – по-овечьи,
они – по-овечьи
подергивают животами и блеют.
Вот листьям дадут еще отпуск на месяц:
витайте!
Цветите!
Потом протоколы
составит зима.
И все будет на месте:
достойно бело,
одинаково голо.
Гостиница «Москва»
Как теплится
в
