ни рабочий класс США или Испании. Конечно, в этом смысле российский пролетариат вышел из войны победителем.
Но правомерен вопрос – насколько обоснованно считать победителем класс, потерявший на фронтах и в тылу Гражданской войны огромное большинство довоенного контингента?
Вряд ли лучшим оказалось положение испанского рабочего класса. В противоположность российскому он в своей массе сознательно и целенаправленно боролся на стороне законной республиканской власти и всецело, по всем статьям, оказался побежденным. В противоположность крестьянству испанский промышленный пролетариат сохранил верность Республике даже когда ее положение стало безнадежным (1938–1939 годы). Квалифицированная и культурная его часть погибла в боях, стала жертвой политических репрессий или ушла в эмиграцию. Его профсоюзы были распущены. После войны испанский рабочий класс, подобно российскому, был почти заново воссоздан испытанным средством – эксплуатацией стихийного притока дешевой и нетребовательной деревенской рабочей силы.
Только в Штатах молодой рабочий класс выступал одновременно на стороне законной власти и в составе социального большинства. Итоги Гражданской войны оказались ему выгодными. Правда, война велась под юридическим лозунгом сохранения единства страны, а не ради улучшения участи трудящихся. Но упразднение плантационного рабства отозвалось расширением внутреннего рынка, оно в свою очередь стало причиной увеличения спроса на рабочую силу и тем самым – дополнительными импульсами к повышению уровня ее оплаты и к снижению безработицы. В высшей степени льготные условия получения больших земельных наделов (гомстедов)[26] позволило части рабочих, недовольных плохими условиями труда или произволом работодателей, перейти в более высокую по статусу социальную группу сельских предпринимателей-фермеров. Поэтому есть основания причислить американский рабочий класс – вместе с буржуазией и фермерством – к классам-победителям.
Интеллигенция оказалась особенно глубоко расколотой в нашей стране.
Относительное большинство (ориентировочно 50–60 %) слоя российской интеллигенции после колебаний и сомнений осталось на стороне лояльного к законной власти социального меньшинства (большая часть инженерно-технической интеллигенции, а персонально – Гумилев, Меньшиков, Ольденбург, Розанов, Сергеев-Ценский, Шмелев, Шульгин). 10–15 % интеллигенции, в основном творческой и отчасти научной, поддержало восставших (выбор Блока, Вахтангова, Есенина, Маяковского, Мейерхольда, Тимирязева). Некоторая часть лиц умственного труда (вероятно, порядка 10 %) влилась в ряды «третьей силы» – зеленого движения, прародителями которого были очень активные и влиятельные в 1917–1919 годах анархо-коммунисты. (Влияние последних было тогда равно влиянию большевиков, временами и местами превосходя его. Повторяя мысли анархистов, многие большевистские агитаторы безответственно предрекали скорую отмену денег
Размеры гомстедов составляли тогда 160 акров (64 гектара, или 6400 соток).
