и топоча ногами. Я не пел. Моим вниманием уже завладела чёрная коробочка, с вырезанной на крышке гравюрой. В суете зала было сложно разглядеть изображение.
– Одноглазый сказал, что это из Ледяной Цитадели! Компас! – жарко прошептал Эрни.
Он жадно ловил мой взгляд и радостно просиял, когда с моих уст сорвалось:
– Ух ты!
Вне всяких сомнений, эта штука бывала в Ледяной Цитадели. Прикрыв диковинку ладонью от чужих глаз, я посмотрел на Эрни и кивнул в сторону тамбура:
– Пойдём!
Мы ловко протиснулись сквозь галдящую и веселящуюся толпу, проскользнули в тёмный тамбур, и я сразу же запахнул одежду. Здесь было чуть выше нуля, но после тёплого, почти жаркого зала эта прохлада бодрила.
От двери на улицу ощутимо тянуло холодом.
Эрни снял руковицы, с благоговением дотронулся до резной украшенной коробочки и, высунув язык от сосредоточенности, открыл тугую верхнюю крышку с гравюрой. Тамбур озарился голубоватым пульсирующим светом, и я увидел мягко сияющую бирюзой стрелку компаса. От золотой оси, на которой она крепилась, во все стороны пробегали красные тусклые огоньки.
– Ого! – изумлённо прошептал я. – Вот это да!
– Интересно, куда он показывает? Как думаешь? – Эрни был счастлив. В мягком свете артефакта его лицо казалось ликом сказочного существа.
– Не знаю… – Я осторожно забрал у него коробочку, почувствовав, как он испугался – на один-единственный миг, но испугался, – что у меня хватит наглости отобрать подарок Одноглазого. Стрелка качнулась и уткнулась куда-то за стену. Куда-то на юг.
Я повернулся, и компас послушно отреагировал на моё движение. Бирюзовая стрелка скользнула по кругу и остановилась, успокоившись.
Она указывала туда же, куда и до этого.
– Как ты думаешь, что там?! – спросил Эрни.
Мне так не хотелось отдавать ему это сокровище. Тёмная частичка моей души жаждала обладать этой, может быть, даже бесполезной игрушкой. Но я пересилил себя и вложил коробочку в ладошку приятелю.
– Он сказал, что я очень хорошо работал и заслужил подарок, – сиял Эрни.
Таким я его и запомнил. Стоящим в темноте тамбура, с голубоватым отсветом на лице. Его дыхание обращалось в облачка пара, которые тотчас рассеивались, растворяясь во влажном воздухе.
У Эрни были такие счастливые глаза…
– Цирк едет! Ци-и-и-ирк! – радостно и пронзительно закричал снаружи Тони Пискля.
Мы с Эрни вздрогнули, переглянувшись. Он закрыл коробочку, сунул за пазуху, торопливо застегнулся и бросился из таверны на улицу, а я метнулся в зал, схватил висящий на грубой вешалке тулуп, шапку, сунул ноги в унты и побежал следом.
К деревне вдоль путевиков ползла вереница ледоходов. Самым первым шёл покрашенный в белый цвет двупалубный скорт охраны. Солнце взошло уже достаточно высоко, и снег слепил глаза, скрывая черты хищного, приземистого
