разговаривала с Джимом, когда тот спрашивал как дела у сестры. Ее грела мысль, что если что-то случится, хотя этого не может случиться, у нее еще остается сын, сорванец, дикий и непослушный, но ее частичка. Остается муж. Грубый и властный, но ее защита. Иногда она сидела у окна и думала. Просто думала ни о чем, летая где-то в разреженном воздухе. Потом хорошее расположение духа возвращалось и она продолжала поливать макароны Джима томатным соусом, а в кашу Фрутти добавлять кусочки ягод.
Дэвид видел свой дом перевалочным пунктом, аванпостом, базой, в котором он восстанавливал силы для новых свершений. Хитроумные решения, такие как выставление фирменного пикантно улыбающегося быка у входов в рестораны, давали свои плоды, и это радовало его. Конверсия увеличивалась, музыка в его плеере становилось все энергичнее. Он четко осознавал, что работа давала ему возможность отключиться от депрессии, в которую его вогнала дочь. Иногда, выходя на перекур, он срывался и начинал думать о ней, накручивать себя и подолгу смотрел вдаль и прямо на землю перед собой. На вопросы сотрудников о том, почему он вдруг становился хмурым, он или отшучивался с холодным выражением лица, после чего разговаривать с ним не хотелось, или просто слал вопрошающего к его рабочему месту. Если он ее потеряет, то крепость его характера может разрушиться. Он чувствовал за этими стенами крепости любовь, которая не покидала его, даже когда он пытался казаться окружающим и себе Цезарем. Но это была и слабость, нельзя было показывать ее. И вообще, у него всегда есть поле боя, на котором он побеждает. Но сможет ли он побеждать, потеряв Лиззи? Не будет ли это слишком сильным тараном для его крепости? Не сопьется ли он или не повесится ли, если психика победителя не выдержит? Он беспокоился об этом.
Лиза лежала и не приходила в себя. Аппаратура вокруг нее мирно пикала, а медсестры суетились, выполняя стандартные обходы и необходимые перевязки. Ни одна из ее подруг не пришла ее навестить. Конечно, ей сейчас было все равно на такой смехотворный факт, как и на все вообще, так как сознание ее не функционировало. Дни и ночи проходили столь одинаково, что ни ее матери, ни ее собаке не снилось. Последнее, что запечатлел ее мозг – вспышка боли. После этого была пустота. Настолько пустая, что сознание в ней камнем пошло ко дну.
Наконец, в один из дней, аппараты вокруг нее стали выдавать неритмичные сигналы. Вскоре они переросли в отчаянные. Ближайшая медсестра, заметив происходящее, используя крик испуганной женщины, собрала коллег и доктора Хинкли, который своим профессиональным взором после быстрого анализа ситуации увидел признаки кровоизлияния в легкие. Лиза задыхалась. Крики собравшихся стимулировали работу по ее спасению. Доктор Хинкли стоял невозмутимо и давал указания. Медперсонал, занявшийся откачиванием крови из легких и восстановлением работы сердца, воспринимал спокойные команды начальника как слишком формальные, словно он пересказывает учебник. Огрызнувшийся на них Хинкли настоял на точном выполнении того, что он говорит. Подоспели еще
