для двоих. Бронзовые и наверняка дорогие настенные часы с маятником негромко тикали и показывали четверть шестого утра. По бокам от них висели две картины, надо полагать, тоже не дешевые, под ними стояло черное фортепьяно, а по полу были разбросаны листки нот. Этажерка в углу комнаты опрокинута, возле нее лежали книги и несколько эстампов[1] в рамках. Пол устилал большой толстый ковер явно ручной работы, на котором стоял стол, громоздкие кресла, перед диваном лежал коврик, на нем – стоптанные тапочки с зелеными помпончиками, повернутые носками друг к другу.
Из зала вели две приоткрытые двери. Одна – в небольшую комнату, служившую, очевидно, некогда кабинетом хозяину дома. Здесь профессор Завадский писал свои научные трактаты и предавался мыслям о бренности бытия. От кабинета остался старинный письменный стол, буквально такой же, как на картине Зигмунда Шпаковского «Девушка пишет письмо брату». Только вот ни стопок книг на нем, ни книжного шкафа напротив стола уже не наблюдалось. Практически все ящики стола были выдвинуты: в них явно что-то искали и, возможно, нашли.
Вторая дверь вела в спальню. Участковый распахнул ее шире и отпрянул: прямо на него, правда чуть поверх головы, смотрела застывшим невидящим взором миловидная женщина в одной ночной сорочке. Женщина полулежала на постели. Лицо ее было спокойно, даже умиротворенно. Как будто она только что исполнила задуманное и была вполне удовлетворена итогом. Похоже, смерть наступила мгновенно и совершенно неожиданно. На левой груди женщины растеклось большое кровавое пятно. Дед оказался прав: в расположенном напротив него доме действительно стреляли. И если в зале и кабинете наблюдался беспорядок, то здесь, в спальне, был полнейший бедлам. Все ящики туалетного столика большого трюмо валялись на полу, и их содержимое было разбросано повсюду: на полу, в углах. Две шкатулки с инкрустацией валялись на постели в ногах трупа и были пустыми. Тяжелая бархатная занавесь, закрывающая окно, едва держалась на одной прищепке и вот-вот была готова сорваться на пол. Две картины, прежде висевшие на гвоздиках на стене подле кровати, теперь также валялись на полу, причем одно из полотен оказалось порванным, и похоже, что намеренно. Постельное белье из двухстворчатого шкафа было практически полностью выворочено. Не иначе как убийца искал в нем деньги, зная, что частенько денежные купюры хранятся между простынями и наволочками в расчете на то, что вор уж точно сюда не полезет.
Обведя взглядом всю разруху, произошедшую в комнате, и ни к чему не притрагиваясь, участковый остановил свой взор на небольшом предмете, лежащем возле ножки постельного шкафа. Подойдя ближе, он увидел, что это мужские наручные часы. Ремешок их был порван. Первой мыслью участкового было то, что это часы преступника. В пылу поиска денег и драгоценностей в спальне Ангелины Завадской ремешок его часов порвался, и преступник попросту не заметил, как они слетели с его руки. Лежали часы тыльной стороной кверху, и на их задней крышке была видна гравировка. Не трогая часы, участковый уполномоченный присел на корточки и прочел:
Любимому
Эста́мп (
