стороны – и личные выпады, которые камуфлированы под профессиональную критику, которые могут ранить и задевать супервизируемого. Дать обратную связь о работе, воодушевить, указать возможные пути устранения погрешностей и дать новые силы для работы через индивидуальное внимание – все перечисленное для нас и есть главные цели и задачи супервизии.
И еще – участники группы много шутят, смеются, каламбурят – иначе говоря, те, кто желает получить обстановку строгого экзамена или другую форму «торжественной порки» – должны сообщить это группе заранее… и все равно навряд ли получат именно это… на наших супервизорских группах участники помногу открыты и глубоко принимают друг друга.
Валентин Криндач, О чём всё-таки это
Послесловие к книге Эрика Берна «Что вы говорите после того, как сказали «Привет», или Психология человеческой судьбы» / Пер. с англ. А. Г. Румянцевой. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2004.
Отдавая должное блестящим саркастическим пассажам М. П., превосходящим своей остротой грустную иронию самого Э. Берна, я хочу поделиться тем, что мне представляется главным в берновской «Психологии судьбы».
Самиздатские переводы книг Берна появились в Союзе еще в конце 70-х в числе первых зарубежных психотерапевтических бестселлеров. Книги Берна воспринимались тогда почти как откровение в психологических и «эзотерических» кругах, в то время более перемешанных, чем сейчас. А когда появился анонимный машинописный перевод «Психологии судьбы», неслышное «Ах!» на несколько лет зависло в ноосфере столиц.
У одних это «Ах!» было выражением восторга новым, внезапно открывшимся видением человека и его судьбы. Другие были обескуражены и удручены ощущением фатальности, неодолимости последствий «семейного программирования». А кто-то невольно воспринимал книги Берна как индульгенцию: «Это делаю не я, это делает мой скрипт».
Постепенно увлечение Берном как пророком или просто модным писателем стало сменяться попытками разобраться в содержании. В Москве наиболее серьезная группа психологов и врачей, стремившихся глубоко разобраться в наследии Берна (Н. Петров, А. Спиваковская, В. Смехов и др.) обреталась в практически недоступной непосвященным лаборатории психологического факультета МГУ (знаменитая «Погодинка 20», руководимая В. Столиным и заботливо оберегаемая тогдашним деканом психфака профессором Бодалевым).
Берн пишет увлекательно и часто забавно, предельно понятным языком, ориентированным на широкий круг. Правда, иногда с осторожной оглядкой на круг узкий – больше психоаналитический, чем академический. Осторожность оказалась разумной – он вошел в историю психотерапии ХХ века как классик, а не как популяризатор.
Редкая, для классика, (и обманчивая) простота языка и легкость слога (в чем-то родственного слогу К. Воннегута, напечатавшего восхищенный отзыв на книги Берна) нисколько
