огромная, растерзанные трупы.
Взрослые нас, малышей, не пускали смотреть. Кое-как зарыли, снялись и уходили два дня от этого страшного места.
Говорила мама. Не послушал. Радуйся теперь, «Пржевальский»…
Уже явно слышно: лай, подвывание и хрюканье. Потом визг… Противный, истошный, как тот поросячий, когда в деревне колют-режут кабанов пьяные мужики; попадают в третий раз и то мимо. Такой визг и сейчас… Но в деревне можно удрать домой, в сарай, пусть орёт и бегает по огороду с торчащим в груди тесаком, хоть тоже страшно и жутко, а тут… Бывало так, что с ножом убегал кабан и носился по огороду, чуть не догнал своего мучителя, тот со страху, сумел и успел прыгнуть на крышу сарая-резчик хренов.
А тут, прямо на меня нёсся разъярённый вепрь. Могучий зверь! Клыки-бивни, как у мамонта, винтом, в разные стороны, выше ушей. Увидишь-умрёшь сразу, минуя клиническую смерть. Не успеешь даже увидеть, в одно мгновение, свою прожитую, прекрасную жизнь…
Вот она, оказывается, теория относительности течения времени. Эйнштейна. Но тогда об этом я не думал. Это всплыло потом, вместо клинической смерти. Ой, мама! Неужели это. Смеялись однокурсники. Бывает такое…«медвежья… болезнь».
Вот он! Вепрь-Мамонт, а клыки-бивни пропороли бока земли около моего дерева, почти у моих ног, когда он притормозил, чтобы рвануть клок свежатины с моего бренного тела…
Никогда я ещё не был приманкой-живцом в таком дурацком положении… Хороша приманка…
А за ним, за этим громилой, шёл-летел серебристо-серый матёрый волк. Похоже, вожак стаи. Рядом чуть побольше кавказского волкодава летел второй, видимо, волчица, его мама, мать её!!!
А дальше, уже бежали-торопились обычная стая серых. Завершали всю эту компанию обычные шакалы, поменьше волков, бегут, тявкают… Им тоже перепадёт колятины.
Вот вепрь, по второму кругу ко мне, совсем близко, вот его огромное плоское тело, от самого пятака до хвоста, по позвоночнику щетина. Торчком, как у снегоуборочной машины, стальная проволока, а не щетина… Прутья стальные… Глазища горят, как на горбатом «Запорожце», красным светом, стопы.
Второй приступ медвежьей болезни придал необыкновенную силу скунса- поражение двигательного аппарата у врага-на расстоянии.
Нет, зверюга, будет сегодня, завтрак, но не у тебя. Сделаю я из тебя два вепря. Сделаю!!!
Врежу! Махну всей своей силищей неперекормленного, сухого, но жилистого, ещё моложавого пока студента. Давай! Ну, давай ближе! Мать ттвою!..
Сейчас! Сейчас. Рубану прямо по пятаку! Будет два, две половинки. По одной ноздре в каждой. Разрублю пополам гада летящего! Бешенного!!!
А кавалькада, грозно, неумолимо надвигалась. Новым марш-броском.
Вот они уже близко и мурлычут, как кошка с мышонком, как тигр с красавицей косулей. Нет! Дудки! Не видать вам, зверьё ненасытное, человеченки, даже такой ниже средней упитанности…
Я прижался спиной к спасительному дереву. Может,
