Мила.– Ну, у нас так раньше говорили, – хмыкнул Петька и продолжил, – Ну, а ты, синеглазая, в каком году родилась?
– В тридцать пятом… – удивляясь ещё больше, протянула Мила и воскликнула, – Но ведь… тебе же получается, сейчас… шестьдесят лет?! Так не бывает!
– Хм… Не бывает… – с отрешённой ухмылкой, выдал Петька. – Как видишь, ещё как бывает. Я ж с тобой живым человеком разговариваю, а не куклой. Хм… Не бывает…
До завода оставалось ещё километра три-четыре, да и идти получалось не всегда по ровной дороге. Часто приходилось обходить по обочине и в высокой по пояс траве перегораживающие путь подбитые немецкие танки, которые пока не успели убрать.
За это время Петька успел рассказать Миле такое, от чего у неё просто дыбом вставали волосы.
Первый раз Петька вернулся в человеческий облик сразу на следующий год после своего превращения, как и все куклы балагана старухи Марзы. Был это – день солнцестояния с самой короткой летней ночью в году. Как рассказали сами куклы, ведьма на это время теряла свою силу и отпускала украденные души детей, погрузившись в глубокий сон. А чтобы вернуть себе человеческий вид навсегда, нужно было всего-то сделать сто безответных добрых дел. Но успеть надо только до рассвета следующего дня. Потом чары оживали и дети вновь становились куклами. Марза всякий раз страшно ругалась, когда недосчитывалась кого-то из своих тряпичных пленников и лупила оставшихся, что было мочи. Она знала, что в первые часы по превращению все куклы ещё чувствуют боль и это доставляло ей особое удовольствие. Затем она исчезала на некоторое время, но всегда возвращалась с парой новых кукол. И так продолжалось год за годом.
– А почему же ты за столько лет так и не смог стать человеком? – негодующе воскликнула Мила. – Неужели так трудно добрые дела делать? Да я их не сто, а двести смогу в день сделать!
– Хм… сможет она… – ухмыльнулся Петька и зло пнул камешек на дороге. – Ты смысл не уловила. Безответные – значит нельзя за них похвалу получать, ясно?
– Это как? – не поняла Мила.
– Да, так! Если похвалили тебя, считай всё, пропало твоё доброе дело. Начинай снова и анюлясьён никакой не наступит.
– А что за… лосьён такой?
– Анюлясьён, малявка! – скривил губы Петька, – Означает слово «отмена», по-французски. Так что с похвалой или благодарностью добрые дела не считаются. И нечего на меня так обиженно смотреть своими глазищами. Красивые они у тебя. Запомню их.
Дальше Петька рассказал, как сначала почти с яростью брался рубить дрова, убирать за скотиной, косить до ломоты в спине. Он старался как мог, но люди его благодарили и всё шло прахом. Да ещё его шебутной характер, особенно в первое время, никак не давал ему свершить задуманное. Он просто сам, не понимая как, не мог сдержаться, чтобы не поддеть какого-нибудь хвастуна или врунишку. Оттого озоруя и задирая таких особо заносчивых, Петька даже и четверти добрых дел не исполнял. Хотя ему поначалу и нравилось, когда вроде бы взрослые люди злились на обычные мальчишеские
