бомберами сводилось к предоставлению им аэродромов для челночных операций. Советский Союз вслед за Германией сделал ставку на тактическую авиацию, и подвергаться вежливому унижению со стороны союзников, которые могли выставить полторы тысячи «летающих крепостей» в один вылет, было стыдно и глупо. Зачем?
В полку после истории с рестораном отменили фронтовые надбавки и рекомендовали больше не мозолить глаза москвичам своими геройскими звездами. По «мягкой дружеской просьбе» главного маршала авиации летчики перестали надевать высшие награды страны, но помогало это плохо: слишком многих из них знали по портретам в центральных газетах. Это было опасно. «Учебный авиаполк» привлекал ненужное внимание.
В итоге из гостиницы управления, у подъездов которой уже начались дежурства восторженных пацанов, мечтавших увидеть сразу и Алелюхина, и Речкалова, их перевели в Монино. Разместили в довоенных командирских домиках квартирного типа, находившихся на территории отлично оборудованного аэродрома, где ни у кого не было возможности болтаться без дела.
Покрышев мотался в Москву и обратно на выделенной ему машине с шофером-охранником – веселым парнем с рябым и курносым, рязанского типа лицом и точеными движениями гимнаста. Полк уже был разбит на эскадрильи, командиры утверждены, и летчики «сговаривались» совсем по-детски, сбиваясь в плотные компании – кто с кем служил, кто в каком училище учился, кто откуда родом. Как в дворовом футболе, честное слово. Все это в высшей мере приветствовалось.
Приказом Новикова и, вероятно, с личного одобрения самого Сталина комэсками истребителей были назначены Покрышкин, Султан, Кожедуб и сам Покрышев, а у разведчиков – Гриб.
Покрышкин к этому времени был, несомненно, самым популярным летчиком в стране, его портреты печатали в газетах чуть не через день, но новый командир ни на минуту не усомнился в правильности выбора главмаршала: стальная воля, выдающиеся способности тактика, талант пилотирования, равный которому имели, наверное, полтора-два десятка человек на все ВВС – все это имелось и демонстрировалось полковником Покрышкиным в небе каждую секунду полетного времени. В старшинстве он уступал ему буквально на дни: Покрышкину воинское звание полковника присвоили второго июля. А на жесткий характер и постоянные трения знаменитого дважды Героя с начальством на земле, вплоть до исключения из партии, Покрышев плевал – он сам был почти такой.
Второй комэск, майор Кожедуб, похожий по комплекции на уменьшенного раза в полтора Стефановского, напоминал больше боксера или грузчика, чем истребителя. Но все-таки, наверное, на грузчика из книжного магазина – очень уж одухотворенно выглядел он, подходя к любому самолету.
Третью из эскадрилий «красавиц» дали Амет-Хану Султану. Наполовину лак, наполовину крымский татарин, он предпочел карьере канатоходца столь же опасную жизнь летчика. Его характеризовали поразительное жизнелюбие и почти невероятная везучесть – качества, ценимые
