же происходило с ним до смерти – как задолго до смерти (antemortem), так и непосредственно перед смертью или в сам момент смерти (perimortem). Судебная антропология не только помогает правосудию установить личность, но также играет важную роль в расследованиях нарушений прав человека. Тело, нанесенные ему повреждения, может изобличить преступников даже тогда, когда они уверены, что заставили своих жертв замолчать навсегда. Эта сторона судебной антропологии вдохновляет меня больше всего, поскольку дает шанс «надрать задницу негодяям» в тот момент, когда они меньше всего этого ожидают.
Я думаю, мне так нравится судебная антропология потому, что я, еще будучи ребенком, хорошо знала, как выглядят и на чем основываются подавление и дискриминация людей. Мои родители Дэвид и Мсиндо – известные кинодокументалисты, в своих работах исследовавшие такие социальные проблемы, как колониализм и африканское сопротивление, израильско-палестинский конфликт, взаимодействие представителей различных рас и социальных классов в Британии. И они были не из тех родителей, что отправляют детей спать, когда хотят поспорить с друзьями о политике. Мой брат Кимера и я всегда были вместе со взрослыми. Мы узнали значения таких слов, как «люмпен-пролетариат», задолго до того, как посмотрели «Улицу Сезам».
Родители не боялись брать нас на съемки, и мы были полноценными участниками их проектов, а не просто туристами. Частые путешествия в таком юном возрасте (а также то обстоятельство, что телевизор нам разрешалось смотреть не часто) не то чтобы сформировали в нас сильное национальное самосознание. Не помогали в этом и родители (да и не смогли бы, даже если бы захотели): Дэвид провел многие годы за границами США, хотя он американец во втором поколении с польско-русскими корнями, а Мсиндо выросла в Британии, будучи наполовину танзанийкой, наполовину угандийкой. В общем, место национального самосознания у нас заняло самосознание семейное.
Единственный раз, когда родители не взяли нас с собой, случился из-за того, что одна бостонская телекомпания подвергла цензурным правкам их фильм «Черная Британника», и родителям пришлось срочно лететь из Британии в США и решать эту проблему. И тут мы ощутили на себе, как сильно наша жизнь зависит от их работы: они уехали на полгода, а нас с Кимерой оставили в Норфолке, на свиноферме у друга. В свой шестой день рождения, страдая от разлуки с родителями, я вдруг остро почувствовала, что произошла какая-то большая несправедливость по отношению к их фильму, а значит, и по отношению к самим родителям, и ко всей нашей семье. Похожие чувства я испытала и несколько лет спустя, когда мое сердце сжималось от страха перед мыслью, что кто-то, облеченный властью, может снова разделить нашу семью по своей прихоти. Мы были в аэропорту Найроби, когда сотрудник паспортного контроля вдруг объявил, что хочет задержать мою маму, поскольку та родилась в Танзании, а ему не нравится политика танзанийского президента. Он приказал остальным членам семьи садиться
