И еще ряд пиитов, строчки которых, кажется, ложатся в тему, останутся «за кадром», поскольку крайне скуден материал для исследования, как, например, в случае с воронежским поэтом Алексеем Прасоловым (1930–1972).
Это большой, очень глубокий поэт, которого высоко ценил и печатал в «Новом мире» Твардовский. С непростой судьбой: ребенком побывал под немцами, сидел по пьяному делу в тюрьме, откуда тот же Твардовский его вытащил; пил горькую, работая в газетах; и еще тяжелая болезнь легких – туберкулез. Прасолов не захотел дожидаться предстоящей операции. Покончил с собой 2 февраля 1972 года в своей воронежской квартире на улице Беговой. Вот строки, написанные им предположительно за год до ухода:
Я умру на рассвете,
В предназначенный час.
Что ж, одним на планете
Станет меньше средь вас.
Не рыдал на могилах,
Не носил к ним цветов,
Только всё же любил их
И прийти к ним готов.
…Окруженье всё туже,
Но, душа, не страшись:
Смерть живая – не ужас,
Ужас – мёртвая жизнь.
1968–1972 или 1971 г.
Мы не знаем ни времени самоубийства (вряд ли, судя по некоторым обстоятельствам, это был рассвет), ни в чем заключалась для Прасолова предназначенность этого часа.
После того как несчастье случилось, один воронежский литератор, как бы тоже поэт из числа мелких бесов, по фамилии Мелехин, рассказывал своим знакомым, то ли слегка гордясь (чем?!), то ли подчеркивая причастность к неординарному событию, что Прасолов повесился на шарфе, который Мелехин привез из Москвы ему в подарок. Скорее всего, наврал. Вы примерьтесь к шарфам – всякий ли годится для такого дела? Не сподручно вешаться на шарфе. Но точно мы ничего не знаем. Нет документов, хотя где-нибудь в пыльном архиве они, возможно, и сохранились.
На мои запросы, направленные в Воронежское УВД, ответа не последовало.
И в воспоминаниях современников нет этих печальных подробностей, как и когда Прасолова вынимали из петли. А просто так поэта в предсказатели не запишешь.
Есть строки, когда, пророча, поэты здорово ошибаются, ничего не угадав. Так произошло, например, с Иосифом Бродским (1940–1996).
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
– До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
– словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962 г.
А что было на самом деле? Страну как раз выбирать пришлось. В мае 1972 года Родина окончательно указала
