запах который струился от ее тела и будешь проклинать свою нерешительность. Как сладко и томно, как неизъяснимо томительно и привлекательно, то что скрыто у ней под этой грубой шерстяной юбкой
– Да-а – возможно протянет она с грустью и сожалением в голосе, – Ты просто дурак – скажет она на выходе. Ты кинешься к ней, а она рассмеется, посмотрит как-то сверху вниз, уберет твои руки и гордо уйдет.
На улице будет так же идти снег. В комнате будет тепло и уютно.
И вдруг легкая тень мелькнет в свете фонаря
и ты как ужаленный кинешься,
и схватишь одежду
и метнешься к двери, но у нее и застынешь в нерешительности.
Да! Ты кретин. Ты самый настоящий кретин, которых еще не видывал свет, скажешь ты себе, и устало опустишься на стул.
Прилипшие строчки в сознании, как метроном отсчитывают упрямо и упорно одну мелодию:
«А снег не знал и падал,
А снег не знал и падал.
Зима была прекрасна, прекрасна и чиста.
Снег кружится, летает, летает»
Есть поверье, что в новогоднюю ночь чудеса сбываются,
Сбываются.
но не для таких патологических неудачников как я. Вот опять я впал в меланхолию. Да! Это грустный рассказ, без счастливого конца. Маленький ужас нерешительного человека. С Новым годом друзья, новым счастьем. Выпейте бокал и за меня. Чудеса все-таки иногда сбываются.
Девичий паровозик 1912г
Глава 1
Конечно, это было дело случая.
У художников есть выражение искать натуру для картин. Зачастую черная работа. Находишься. Ноги гудят, но если повезет, то доволен и, кажется, нет тебя счастливей. В тот раз меня потянуло в центр Москвы.
Я свернул с Лубянской площади к Кремлю и прошел в маленький двор возле Николо-Греческого монастыря. Заборы, решетки все было сделано, чтобы не пустить непрошенного гостя. Я уже хотел вернуться, как обратил внимание на узкую щель в сочленениях разных стен. Если проходит голова, можно пробовать. Я еле протиснулся, замарал куртку. Глазам моим открылся большой двор, сплошь заваленный строительным мусором. Меня окружали крупные блоки кирпичей с остатками белой и желтой побелки, листы ржавого железа, старые рамы, подгнившие балки с остатками черных досок. В центре двора возвышались остатки дома. Первый этаж его еще не сломали. За ним высилась стрела экскаватора с подвешенным ядром.
«Да! Опоздал запечатлеть кусочек старой Москвы» – подумал я, и тут мои глаза среди груды строительного мусора наткнулись на вещь, похожую на книгу или тетрадь. Я стряхнул с нее красную кирпичную пыль. В центре вензельной рамки с голубями и ангелами по углам было написано чернилами от руки «Сетрорецкъ. 1912. Тетрадь – II» В самом низу очень мелко было выдавлено типографским текстом.
С-Петербургъ
