определенно нужен отдых, нервы совсем не к дрыглам стали.
– Конечно, господин.
– И называй меня хотя бы милорд. Я второй сын лэрда, а не султан.
– Но госпо…
Договорить у Али не получилось. Сегодня какая-то погода волшебная или мир сошел с ума. Не прошли мы и двух шагов с лошадьми, как дорогу перегородил невысокий, плотный амрроканец в длинном одеянии. Из-под низко наброшенного капюшона показался только нос, затем мужчина настойчиво поманил нас в сторону. Дважды.
– Господин, мне разобраться? – обезьянкой из-за плеча выпрыгнул Али.
– Нет, я сам, – коротко ответил я и отпустил узды.
Незаметно для незнакомца я скользнул в складки бурнуса, нащупал рукоять кинжала и скрылся в переулке за одним из пестрых шатров. Магом загадочный незнакомец не выглядел, скорее измученным страдальцем: потрепанная борода с сединой и взгляд, очень похожий на мой. Резкие черты лица исказила внутренняя мука: словно человек передо мной решился на преступление, и когда он заговорил, я понял, что не ошибся.
– Вы чужеземец, – хриплый голос прорезался сквозь громкие выкрики людей.
Ни поклонов, ни приветствий. Любопытно.
– Очевидно же, – я пожал плечами и осторожно выудил кинжал, но был остановлен неожиданно властным движением. Ладонь незнакомца легла на мое запястье, черный взор впился в меня остро и жадно.
Вырываться я не спешил, однако несколько безобидных зеленых искр сказали о многом. Мужчина вздрогнул, но смело остался на месте.
– Слуга смерти, – выдохнул он.
Ненавижу подобные прозвища.
– Наполовину, – сухо сказал я. – Моя основная стихия – ветер, вторая – некромантия.
– Тогда помоги. Прошу тебя!
Незнакомец рухнул на колени раньше, чем до меня дошел смысл слов. Схватившись за полы моего бурнуса, амрроканец почти лбом ударился о землю. Впервые я видел, чтобы кто-то из гордых жителей Маракеша вел себя подобным образом в беседе с чужеземцами. Они, конечно, щедро поили и кормили, но в глубине души все равно недолюбливали представителей колонизаторов, что заполонили их родину.
– Послушайте…
– Меня зовут Карим Мехди, местный хаджа: лечу хворь, спасаю жизни. Девушка, с которой вас застали, мне как дочь.
Вернулось скребущее чувство вины, противно растеклась по языку горечь и ткань бурнуса начала давить на шею, как в напоминание к бездействию. Я попытался отступить, однако уважаемый лекарь не отпустил. На коленях прополз по присыпанной песком мостовой.
– Ясмин совсем молода. Девочку забьют насмерть на потеху кровожадным шайтанам в угоду амбициям отца!
– Подождите, – бесполезно, Карим Мехди меня не слышал. Я заметил несколько блеснувших слез в уголках глаз, когда он поднял голову.
Так смотрели отцы, провожая сыновей в последний путь. Их дети не вернулись с фронта, и горечь утраты постепенно заполняла
