чувства и переживания. Правда, она замечала, как после их разговора бабушка Надя подходила к Катерине Ивановне, и вдвоем они о чем-то долго перешептывались, поглядывая на Марусю.
– Смотрят и смотрят! Лицо, что ли, у меня сажей испачкано? – как-то раз подумала Маруся и покраснела от стыда.
На перемене она, на всякий случай, тщательно умыла лицо водой и обтерлась подолом платья. Очень уж ее смущали странные, задумчивые взгляды молодой учительницы.
***
Маруся ждала приезда отца с огромным нетерпением. Наконец, в субботу перед обедом она услышала знакомый грохот его повозки за окнами. Девочка соскочила с лавки и прильнула носом к стеклу. Губы ее задрожали от радости. Когда отец вошел в дом, она бросилась ему на шею и принялась обнимать и целовать его.
– Батя, хороший мой, наконец-то ты приехал! – радостно воскликнула Маруся, уткнувшись в отцовскую рубаху.
– Ну-ну, Маруська! Так сильно соскучилась, что ли, девка моя любимая?
– Соскучилась, батя! Сил нет, как соскучилась! – задыхаясь от счастья, проговорила Маруся.
Она торопливо схватила из-под лавки свой узелок, приготовленный еще с раннего утра, и подошла к дверям.
– Да обожди, торопыга. Дай хоть дух перевести! Расскажи, как в школе? Уроки прилежно учишь? – спросил отец, присаживаясь на лавку.
– Прилежно, Катерина Ивановна меня часто хвалит, – ответила Маруся.
– Умница, дочка. Так и надо учиться всегда, чтоб хвалили! – гордо произнес отец.
– Батя, пошли уже?
Маруся вопросительно взглянула на отца, и тут дверь в комнату попадьи открылась. Отец заискивающе улыбнулся и учтиво поприветствовал попадью, вышедшую из комнаты с улыбкой на лице. Маруся впервые за неделю увидела, как эта, вечно строгая женщина, улыбается. Но улыбка ее была неискренней и неприятной.
– Как дочка моя поживает у вас, Елена Алексеевна? Не сильно проказничает? Не докучает вашим девочкам? Розги, небось, не пригодились, как я и говорил? – спросил отец, с гордостью похлопав по плечу Марусю.
– Прилежная у тебя дочь, Никанор Андреевич, жаловаться на нее не буду. Приходит с учебы и сразу за уроки. Я после молитв из комнаты выгляну, а она уже спит, – сказала попадья ненатурально тонким голосом, и губы ее снова растянулись в масляной улыбке.
Она подошла к Марусе и потрепала ее по щеке, отчего у той мороз прошел по коже. Никогда Маруся не понимала, как с одними людьми можно быть одной, а с другими – другой, ведь это же вранье какое-то получается. С Марусей попадья – злая и сварливая, а с ее отцом – добрая и приветливая. Как же это так? То есть, взрослым можно врать, а детям – нет? Ведь взрослым за вранье ничего не бывает, а детей за то же самое вранье розгами лупят. Несправедливо!
– Девочки твои как поживают? Я вот гостинцев им привез, жена моя сдобные булочки с утра напекла, положила и вам немного.
– А ты зайди, Никанор Андреевич, сам отдай им. Они будут рады! –
