собой гонки за кусок сыра или что они там едят.
Сенатор забрал обратно факел у своей спутницы, и они пошли наверх чуть медленнее, чем вначале, но всё же пошли. Наверху была металлическая лестница с пятью ступенями на последний ярус, где стоял солдат Генри и нёс свою службу.
Освальд поднялся первым, приподнял металлический люк весом килограммов в семь и встретился взглядом с солдатом. Они кивнули друг другу.
– Генри, вы не против, если я со своей спутницей разделю с вами столь прекрасный вид?
– Конечно, господин сенатор, – счастливо ответил Генри, умирающий от скуки и вечного свиста ветра.
Освальд спустился обратно, оставил люк открытым, подал руку Миле и подсадил её на первую ступеньку, придерживая чуть выше талии.
Мила и Освальд поднялись на крышу северной башни.
Освальда очень волновало то, что огонь факела до сих пор его тревожил. Огонь горел где-то внутри грудной клетки, где-то внутри души и сердца. Мила заметила это и положила свою голову на плечо сенатору, слегка приобняв его. Тихую идиллию прервал картавый голос Генри:
– Господин сенатор, видите те звезды? Это Большая Медведица, – сказал Генри.
– Да, спасибо, Генри. Я тоже проходил астрономию в школе, – ответил сенатор Освальд.
Так бы они и смотрели на звезды, огоньки двух башен и домов ночного Ганновера. Слушали изредка лай дворовых собак, которые плодятся стаями под стенами привилегированных районов.
Освальда уже будто отпустило от всего того ужаса, что держал его в заперти столько лет. Почувствовав теплоту Милы, он потянулся к ней, а она к нему с ещё большим рвением. Их лица остановились за пару сантиметров друг от друга, и они смотрели так понимающе, что хотели друг друга поцеловать. Мгновение, и уже даже Генри готов был кричать «Горько!», как под стенами башен цитадели стал слышен раздирающий женский крик. Через пару секунд Освальд и Мила уже осознали, что что-то не так: обычно в спальных районах так не кричат. Крик был пугающе мерзок, как сигнал пожарной тревоги, что-то среднее между свистком и пищанием какого-то сумчатого животного.
Генри включил старый прожектор и стал направлять его на тротуар вниз, ища причину криков среди стен домов. Освальд подошел к молодому парню и раздражённо сказал:
– Дай сюда этот чертов прожектор! – начал искать причину, чтобы быстрее всё уладить. Сенатора не столько волновал крик и женщина, сколько то, что поцелуй с Милой оборвался, так и не начавшись, по такой глупой причине.
Освальд высматривал и увидел женщину возле ближайшего дома. Она так громко кричала, что сенатор решил спуститься и посмотреть, что там случилось. Взяв перчатки и опять подняв люк, Освальд спустился на лестницу, сказав Миле, чтобы ждала его тут, пока он всё уладит. На это Мила возразила, что знает сенатора с самого детства и ей так же интересно, как и ему.
– Ладно, пошли, – ответил Освальд и накинул на неё своё пальто сверху, прикрываясь тем, что на улице стало намного холоднее
