день мне очень хотелось попасть за одну парту с ней, но нас рассадили по разным рядам.
И с тех пор, в каком бы положении я не находился в классе – сидел, стоял, двигался – я не просто бросал взгляды на нее, но я прямо-таки забрасывал, как невод, глазную сетчатку, и не ради какого-то мелкого улова, как ее затылок с двумя косичками, ухо, щека, профиль носа с крутым лбом, а в отчаянной надежде, хоть раз поймать на себе золотую рыбку ее взгляда. Но, сколько я не браконьерничал в ее заповедных водах, на берег каждый раз вытаскивал одно разбитое корыто.
И в таком состоянии я не заметил ни дня Страны – 7-е ноября, ни дня встречи Нового Года, точно эти праздники накрылись для меня, что называется, медным тазиком, ну, в моем случае, и не медным, а деревянным, да и не тазиком, а тем самым корытом.
И я забросил невод, нет, не как в прошлые разы браконьером, а наоборот – вплоть до того, что даже смотал удочки с безрыбьего места. Тогда я еще не понимал, что, как не сматывайся, рыбалка не кончится, потому что я сам на крючке золотой рыбки.
А ведь был еще водоворот учебного процесса, где к тому времени каждый, кто не успевал схватиться за спасательный круг подсказки, тонул прямо у нас на глазах. И только я и Лида блистали правильными ответами, как чешуей, и чувствовали себя, как рыба в воде. И одна владычица морская, ну, в смысле, владычица в море знаний, наша учительница Антонина Сергеевна, могла лишить нас с Лидой обоюдного рыбьего счастья и утопить, как котят.
Но, невзирая на это, даже она была не в силах отменить золотую рыбалку, чьих особенностей, и не столько национальных, сколько без- или меж-национальных, не заметить она не могла. И, видимо, не один я мутил под самым ее носом, и владычица наконец решила всех возмутителей ее спокойствия разом вывести на чистую воду. И какой день для этого выбрала – 23-е февраля – день Армии, день мужчин! – который после того события в моем первом классе затмевает поныне для меня все остальные праздники в году.
Мальчики, как и было велено нам накануне, пришли в белых свежевыглаженных рубашках, а девочки – в белых фартучках и с нарядными бантами. И сама Антонина Сергеевна имела торжественный вид, по которому сразу чувствовалось, что это и она, двадцать лет тому назад, будучи юной медсестрой в военном госпитале, добывала нам, еще не родившимся, Великую Победу. Двадцать лет! – для нас это была неизмеримость, другой мир, как и та Победа, такая же мучительно неосязаемая, точно жар-птица из любимой сказки.
– А теперь девочки поздравят мальчиков – будущих воинов, наших будущих защитников! – вдруг загадочным голосом проговорила Антонина Сергеевна.
Девочки встали, каждая с подарком, и замерли в нерешительности.
– Ну-же, – подбодрила владычица, – пусть каждая поздравит того, кого видит своим защитником… Мальчики, встаньте!
Мы послушно встали. И внезапно, тесня друг друга, девочки заставили мою парту своими дарами. Глаза мои разбежались: тут была и с блестящим пером чернильная
