Лондона, я лишь защищал свое право спокойно прогуливаться под ручку с девушкой поздним вечером по левой стороне улицы, заодно отрабатывая боксерские приемы на обидчиках Риччи. Люблю в спорте не только шахматы и керлинг, знаете ли. К слову, тогда Рича звали по-другому, ну да кому какое дело сейчас. Уже тогда, даже в очках и сутулый, он не боялся вступать в неравный бой, хотя и проигрывал первые несколько лет, пока стратегически полезная единица в моем лице не стала оказывать услуги в виде быстрого кулака и тяжелой палки. Мы были славным дуэтом, так что, встретившись в стенах нашей экономической школы, крепко обнялись – и возродили наш союз меча и орала. Здесь, в гораздо более академической среде, острым мечом был как раз Ричард, готовый возводить стены порядка налево и направо.
–Где ты взял корицу?
–Там же, где и имбирь и пастилу.
–Не нарисуешь карту этого оазиса?
Риччи явно хотел согреться от ноябрьского воздуха. Я не в силах был ему отказать, хотя специй было мало, а еды не было вовсе.
–На полке с книжками. За трудами Вольтера. Заодно подучишь французский.
–Символично. Боюсь подумать, за какой книгой может стоять сахарница.
Повторюсь, в нашей темнице знаний сахар был запрещен. Причина проста и банальна – ожирение. Как только завучу пришло в голову, что слишком много преуспевающих старшекурсников резко набирают 5-6 килограмм в год после 3 года обучения, он решил составить список запрещенных продуктов. Сахар и соль – белая смерть – возглавили рейтинги. Теперь мы были все за здоровый образ жизни, то есть потребляли запрещенные продукты тайком. В этом был свой кайф – даже я, не особый любитель сладкого, иногда позволял себе немного контрабанды. Пикантности добавлял факт санкций – если нарушитель правил был с позором пойман – отчисление и изгнание. Сразу, немедленно. Как мне лично казалось, Джейми было все равно на внешний вид студиозов и здоровье нации. Он сам таскал на себе лишних килограмм 15-20, и все его инициативы были лишь направлены на ужесточение дисциплины. Разрешено лишь то, что не есть запрещено. Абсурдные инициативы готовили нас к реальной жизни, наверное.
–Сахара нет, и быть не может. О чем ты, Ричард, о великий любитель правил?
Рич усмехнулся, залил кипятком кофе. Напиток зашипел, как будто огрызаясь на излишнее рвение воды сделать кофе продуктом для ума, превратив ворох молотых зерен в стимул умственного порыва, который в конечном счете не даст Ричу спать, а вместо этого заставит умнеть на 0.3 процента каждый битый час бессонницы.
–У тебя никогда нет сахара. И ты, наверное, даже не знаешь, где его берут, и у кого в школе его можно купить. Да, Джон?
Рич становился назойливым. Я мог бы его послать подальше, но ругаться в такое позднее время не хотелось. Я задумался, что бы такое сказать, но в комнату зашел Генри. Без стука, конечно. Он был толстым, наглым, одновременно влюблен в двух девчонок сразу – как он заявлял, что позволяло ему пользоваться лаврами Генри VIII и критиковать
