голодать, мерзнуть, не спать ночами и долбить глину в дырявых сапогах, чтобы построить узкоколейку, а когда упадешь в изнеможении, то тебе заорут: «Встань, сволочь!» – и это вместо спасибо. И зачем это все? Почему советский человек, чтобы считаться человеком, должен обязательно жить, как скотина? И почему советского человека заперли в стойло, как барана, и не разрешают ему слетать в Париж или в Лондон? В Париже можно посмотреть Эйфелеву башню, съесть настоящий эклер и купить фломастеры, а в Лондоне пройтись по Бейкер-стрит и поискать дом Шерлока Холмса. И почему, когда в СССР приехала юная американка Саманта Смит, то все носились с ней, как с писаной торбой? Подумаешь, прислала письмо Андропову, в котором написала, что не хочет войны. И что? Аня тоже не хочет войны, но ее заставляют читать про пытки и собирать по помойкам металлолом, а этой простодушной соплячке сразу и «Артек», и цирк, и Красную площадь? Саманта была красивая девочка, и принимали ее, как королеву, Аня злилась и завидовала.
А еще Аня ходила в кино, смотрела все иностранные фильмы, которые привозили к ним в клуб раз в неделю, и невольно сравнивала их убогий советский быт с красотой и великолепием того самого загнивающего Запада, про который им без конца талдычили в школе. Проклятый этот Запад все загнивал и загнивал, но никак не мог сгнить окончательно, а наоборот, вываливался с экрана роскошными автомобилями, нарядными платьями до пола и заморскими фруктами в вазах, про которые здесь никто и слыхом не слыхивал.
Адриано Челентано, тот самый, который пел «Бона сера, синьорина» на школьной дискотеке, в итальянском кино играл простого сельского жителя. В своей деревне он выращивал виноград и делал из него вино на продажу, то есть был спекулянт и барыга. Аня видела, что крестьянский быт в Италии сильно отличается от быта советских колхозников. Дом его был довольно-таки зажиточным и представлял из себя настоящий дворец с роялем, камином и огромным количеством комнат, в том числе и с комнатой для гостей. Подумать только – комната для гостей… Когда Анина мать оставляла ночевать своих дружков-приятелей, они укладывались прямо на полу и укрывались старыми пальто из кладовки. А в бревенчатом деревенском доме, где Аня жила летом у родственников, никакого камина не было, а была печь, которую топили торфом, в единственной комнате стояли сундук и большая железная кровать с подушками под тюлевой накидкой, а на стене висел коврик с оленями и картина «Три богатыря» в засиженной мухами раме. Суп в кино подавали в расписной фарфоровой супнице, а обычный лимонад пили из хрустальных фужеров. У Аниной бабушки была белая фарфоровая супница из какого-то давнего сервиза, которая простояла в серванте пятьдесят лет, до самой бабушкиной смерти, суп в нее так ни разу и не налили. В супнице бабушка прятала сторублевку на черный день, дедовы запонки и молитвенный пояс. А щи она наливала из простой зеленой кастрюли, на крышку которой дед приладил пробку от молдавского портвейна. Пробка нужна была, чтобы не обжечься, за
