смазливую, сволочь. Так что зятек он мой, подруга. Все я знаю о тебе. Мужа твоего Бериславом звали, сыновья – Само, Ратко и Никша. Сын твой моим дочерям жизнь изломал, посмешищем сделал. Муж мой не стерпел обиды и войной на него пошел. Да только побил его твой сын, и мужа моего, Буривоя, на кол посадил. Я же тебе рассказывала про него, да только кто это сделал, не говорила. С тех пор словно кто проклял семью мою. Одну дочь в могилу к знатному обрину сунули, чтобы она ему после смерти служила. Ей на моих глазах шею свернули. Вторая дочь в родах померла. Понесла незнамо от кого. Наверное, от всадника какого-то. Много их было… Третья дочь прошлой зимой в худой одеже кизяк собирала, обморозилась и сгорела у меня на руках. Второго зятя обры в поход угнали для всяких надобностей, он там и пропал без следа. Одна я теперь осталась. Не берут меня к себе боги, а я и не знала почему. Жить-то мне незачем больше. Не знала, пока тебя не встретила. Так-то вот…
Чеслава сидела, опустив плечи. Взгляд пожилой, на редкость некрасивой женщины потух, как будто путь ее пришел к концу. Она рассеянно смотрела на воду, озаряемую светом луны, и больше ничего не говорила, видно, ушла в себя, вспоминая что-то. Милица лежала, пытаясь крикнуть что-то через кляп. Ее сын жив, да еще и князем стал? Она слышала, что князя Самославом зовут, да мало ли их на свете? В ее глазах появилась мольба, а по щекам потекли слезы. Она порывалась что-то сказать, но кляп не давал, прочно закрывая путь множеству вопросов, что накопились в ней.
– Про остальных детей ничего не знаю, – ответила Чеслава, которую привлек стон подруги. – Может, живы, а может, сгинули, как кровиночки мои. Ненавижу тебя, сука поганая! Ненавижу за то, что выродка этого на свет произвела. Жили до него так, как предки наши жили. Пусть небогато, пусть голодно иногда, зато по старым обычаям. А Само твой все с ног на голову поставил. Покарают нас боги за дела его!
– М-м-м! – Милица стала извиваться, пытаясь вытолкнуть кляп. Ей так много нужно было спросить! И даже то, что она была связана по рукам и ногам, беспокоило ее сейчас в последнюю очередь.
– Что? Узнать что-то хочешь? – издевательски спросила ее Чеслава. – Обойдешься! Я и так тебе это все рассказала, чтобы ты помучилась перед смертью. Вот оно вроде бы счастье, подруга! Рукой достать можно! Ан, нет! Не про тебя оно!
И Чеслава со всего размаху опустила большой камень на голову Милицы, которая приняла свою судьбу и крепко зажмурила глаза.
– Тут такое дело, владыка! – сотенный староста мял шапку перед жупаном Любушем, не зная, как и рассказать о дикой истории. – Тут две стряпухи поссорились, и одна другой камнем голову разбила. Кровищи – страсть! Хорошо, что мужик из их сотни мимо шел и спугнул ее.
– С чего бы это, Мирко? – поднял бровь Любуш. – Они ссорились раньше?
– Нет! – пожал плечами староста. – Стана с Милицей той не разлей вода были. В одной хижине жили даже.
– Как ты сказал, их зовут? – впился в него взглядом жупан.
