расскажи мне что-нибудь о себе, – просит она. – Кто ты? Чем занимаешься?
Расмус нервно сглатывает, прежде чем ответить:
– Сложный вопрос. Эхм… не знаю, что тебе рассказывала обо мне Карина. Но мне сорок один год. Родился и вырос в Норртелье, но жил много где. И я музыкант. Точнее, был им. Несколько лет играл в музыкальной группе. И я обожаю кино, пиво, пиццу и…
Он запинается, заметив, что лицо Патриции внезапно омрачилось.
– Прости, я что-то не то сказал?
Она качает головой.
– Наверное, слишком много информации зараз. Извини. Я немного не привык к такому…
Патриция небрежным жестом отмахивается от его слов.
– Нет, ты не сказал ничего плохого, просто я… вспомнила Кристиана. Так глупо, прости.
– Тебе не нужно просить прощения.
Она поднимает на него полные слез глаза.
– Кристиан обожал пиццу. И мы часто готовили ее дома, сами. Правда, без глютена, у Кристиана была на него аллергия. Мы делали основу из цветной капусты, а потом каждый накладывал сверху что хотел. Мне нравилось с курицей, а ему – с саль… саль… саль…
Воспоминания накатывают на Патрицию так неожиданно, что она начинает заикаться.
– Саль… саль… саль…
– С салями?
Патриция кивает, и одинокая слеза скатывается по ее щеке. После чего она делает глубокий вдох через нос и большой глоток из своего бокала.
– Но сейчас мы не будем говорить о нем, – твердо произносит она. – Он превратился в историю. Которая осталась в прошлом! Последние полгода я каждый день думала о нем, представляешь? КАЖДЫЙ божий день. Каждый час, каждую минуту. О нем и его новой «женщине».
И она изображает в воздухе кавычки, намекая, что женщина, с которой сейчас имеет дело Кристиан, похожа, скорее, не на женщину. А, скажем, на баклажан.
– Она – японка, – поясняет Патриция и закатывает глаза. – Они познакомились на работе. Класс, правда? На конференции в Токио. Может, она и экономист, но шлюха тоже порядочная.
Расмус давится пивом и кашляет, чтобы отдышаться. Патриция внезапно смущается и, утерев пот со лба, одним махом осушает свой бокал.
– Прости, Кристиан…
– Расмус.
– Да, Расмус. Знаю, звучит гадко. Но я не гадкая, я даже начала практиковать медитативное дыхание. Вот так: ахххх, ахххххх…
И она принимается дышать шумно и с присвистом, как кузнечные мехи. Расмус не знает, куда деваться. Его так и подмывает вскочить и умчаться отсюда прочь.
– Иногда это помогает, – поясняет Патриция, – но чаще – нет. Как представлю их вместе… Клянусь, в такие моменты меня так и подмывает размозжить ее японскую башку… О, спасибо большое!
Официант приносит бифштекс для Патриции и бургер для Расмуса, но, прежде чем он убегает, Патриция успевает заказать еще одну порцию джина с тоником.
При виде еды Расмус испытывает невероятное облегчение. Наконец-то хоть на чем-то еще можно сосредоточить
