ништяков они получили только за то, что время от времени гоняли лысого? Ножи, скобяные изделия, лекарства, композитные луки из углеродного волокна. Со временем они перестали считать вас богинями, приносящими волшебные дары, и начали воспринимать как банальный источник выгоды. А потом вы сами стали товаром. Удивительно как эти варвары быстро учатся. Но ты пришлась у них ко двору. Они угощали тебя свежими фруктами, читали проповеди о единении с природой и выпускали погулять в окрестностях деревни. А чтобы ты ненароком не заблудилась, отправляли с тобой этого длинного хлыща.
– Да, со мной всегда ходил Жар. – Линн знала, что должна молчать как утопленница, что сейчас любая необдуманная фраза равносильна смертному приговору. Но она больше не могла удерживать это внутри.
«Сначала будет немного больно», – предупредил ее Жар, – «Но потом станет так хорошо, что ты позабудешь обо всем на свете…»
– И однажды он прикоснулся к тебе.
Эльза словно прочла ее мысли.
– Ну… он не просто прикоснулся. Он…
– Довольно! – Полковник шлепнула тяжелой ладонью по столу. – Твоя болезнь, Эрвинс, характеризуется словами, которые ни одна порядочная женщина не должна произносить вслух, если хочет сохранить чистоту и ясность мысли. Впрочем, это не так уж и важно, если учесть, чего мы все лишились.
Линн отказывалась верить собственным ушам. Может ей померещилось? Эльза продолжила вещать, как ни в чем не бывало:
– Ты ведь уже не можешь без этого жить. Это как амфетаминовая ломка, я права? Большой лысый удав у тебя на шее, который время от времени хочет жрать. Ты принесла мне бумажку на подпись? Замечательно! Просто святая наивность! С тем же успехом я могла бы оформить тебе путевку в Дом Отчуждения. Подумай, что будут означать в твоем нынешнем состоянии четыре недели полного уединения.
Дом Отчуждения, приют для умалишённых. В последние годы такие места всегда переполнены. Вообще-то Линн не думала ни о чем подобном. Зато она постоянно ловила на себе косые взгляды знакомых и сослуживцев. И, когда она начинала говорить, всем вокруг становилось не по себе. Ее неразумное женское естество дымилось жаром греха, опаляя всякого, кто находился рядом.
– А теперь просто сиди и слушай, – Эльза разместила широкие ягодицы на краю стола, сцепила между собой пальцы, наклонилась вперед, опершись ладонями о колено. – Ты просишь отправить тебя в отпуск. В отпуск, твою мать! Если бы я вовремя не нажала на нужные кнопки, ты бы уже проводила свой самый длинный в жизни отпуск. В тюремной камере, в ожидании аутодафе.
– Что?
– Не перебивай меня, цыплячий помет!
Линн стиснула зубы. Страх и возмущение раздирали ее изнутри как два пса, дерущиеся из-за кости.
«Тюрьма Падших! Она говорит о Тюрьме Падших! И, эта жирная черная сука, только что обозвала меня куриным говном!»
Эльза повесила на нос очки, взяла со стола записную книжку в красном
