ножками, панцирь зелёный, блестящий. Красивый. Из задницы нитки тянутся.
Ага, ясно – местный аналог пауков. Не то чтобы я их боялась – так, недолюбливала. Но заросли благоухающей травы теперь казались мне не таким уж симпатичным местом; пришлось ускорить шаг.
– Опасные?
– Противные, – поморщила нос Орса. – Вообще они соком питаются. И по одному ещё ничего, говорю же, красивые. Но я один раз здесь заснула, а проснулась под вот таким слоем! – и она развела большой и указательный палец сантиметров на десять.
Под ложечкой у меня засосало.
– Слоем чего?
– Леххи, конечно. А у них из задницы нитки тянутся…
– Спасибо, можно и без подробностей, – произнесла я твёрдым голосом.
Орса скосила на меня взгляд и принялась раздумывать о том, как бы подкинуть мне за шиворот горсть этих самых леххи. Прелесть, а не ребёнок.
К счастью, вскоре заросли травы остались позади, а вместе с ними и паутина. Мы выскочили к подножью невысокого холма, поросшего приземистыми раскидистыми деревьями – кожистые красновато-зелёные листья, белые и оранжевые шарики плодов. Пожалуй, даже красиво, хотя и несколько экзотично, особенно для Лагона, где среднестатистические деревья подпирают небо, щетинятся шипами в ладонь величиной и скрючены, как столетние ведьмы. Причём, как правило, все сразу.
Ближе к плоской вершине роща почти сошла на нет, а редкие травинки сменил густой бледно-салатовый мох с малахитовыми прожилками. Идти по такой пружинистой подушке – сущая мука, а вот лежать на ней – самое то. Особенно в жару – мох источал ментоловую прохладу, деревья давали столь желанную тень. Но только я задумалась на эту занимательную тему, как мы перевалили за край холма и увидели…
Полагаю, Соула.
Впрочем, заметила я его не сразу – тёмно-зелёное трико без рукавов и серебристый шарф слишком уж хорошо гармонировали по цвету с пейзажем. А затем меня отвлёк, стыдно признаться, бардак. С узловатого корня, выпирающего из-под мшистой перины, свисал длиннющий свиток, ещё несколько валялись поблизости, как конспекты вокруг нерадивого студента, который решил подготовиться к экзамену за одну ночь. А сколько было раскидано тубусов, открытых и закрытых, с наполовину вытащенными свитками и совершенно пустых! Между тубусами сиротливо ютились пиалы из-под шерги. Мне стало куда спокойнее – забавно, однако где-то в глубине подсознания засело твёрдое убеждение, что человек, способный развести вокруг себя ту редкую разновидность неуправляемого хаоса, которая произрастает из неутолимой страсти к книгам и остывшему чаю, просто не может оказаться злодеем.
Глупость, разумеется, но страшно прилипчивая.
Сам же Соул воплотил мою мимолётную мечту – разлёгся под особенно раскидистым деревом, болтая босыми пятками в воздухе. Он рассеяно прикладывался к пиале с шергой, кажется, половину проливая в густой ментоловый мох, и свободной рукой неторопливо прокручивал
