не притворяйся! Помнишь, как мы с тобой играли в саду, как воровали яблоки и злили старух?!
– Сударь, вы ошибаетесь, я послан сверху, не мешайте мне, или в моих полномочиях сдать вас куда нужно за ваши откровения.
– Эх ты, чучело. Да, ты изменился, поменял голос, одежду. Взгляд пусть и стал потусторонним, холодным, как столица, но это все тот же умный и игривый взгляд, ты не сможешь спрятать его под своей злостью и безразличием, ты сторониться нас, отчего? Скажи. Я помогу. Эх, ну иди, иди по свои важным делам, куда же нам? Вот как власть меняет не самого человека, но его жизнь и принципы, – Стенька поглядел на друга, он понимал, что тот врет, да и ушел.
Но если бы знал он, что не власть изменила Александра Никифоровича, ее у него и не было, а поступок, о котором так переживал ревизор, нет, никому не суждено понять тех переживаний, тех оскорблений, которые чувствует автор и герой его, несведущие сразу ругают, унижают, не разобравшись в деле, обижаются, что не изливают им всей души, не раскрывают сердце, но некоторые события лучше оставить в себе, их не забыть, но рассказывать о них не стоит, такие случаи есть у всех и у Стеньки, и пусть тот не обижается на героя моего, ибо у всех должна быть тайна, которая уйдет с человеком в могилу, и более никто не узнает ее, и останется это очередной загадкой для истории.
Александр Никифорович развернулся, полный горя отправился к скучному Гаргантюа. Он погрузился в раздумья:
«Неужели я и правда стал холоден? Неужели я противен миру? Правда ли я изменился? Что он прочитал в моем взгляде? Я нормальный, такой же, как и раньше, да, я постарел, но все стареют, и ты тоже, но я же не упрекаю тебя в том! А если он понял, что совершил я?! А что я совершил? Ничего такого, ни сделал бы я, сделали б со мною! Граф не постыдился бы и ушел, чем я хуже? Да пропади все пропадом! Катись ты, Стенька, в яму со своими похотями и злостью, ты бы сам поступил также, я бы глянул на тебя, ты слаб, а я силен – вот в чем разница. Он завидует мне, они все завидуют, я добился высот, я поборол себя и совершил подвиг, избавил мир от цареубийц, от антихристом, я не должен поддаваться провокациям! Ты, Стенька, еще вспомнишь свою злость и ненависть ко мне!»
Подошедши к особняку, Александр Никифорович уже предвкушал нечто и оттого радовался, сам не зная чему. Он был рад, что оправдал себя и скинул камень с плеч. Отныне жизнь будет другой, совсем другой, новой.
Обед выдался славным, да и Михаил Павлович не был скучен и противен, да и не так он толст и жаден, у каждого свой аппетит, и мужиков иногда стоит пограбить, дабы лучше работали, да и сколько там грабят, гроши!
Городничий уловил небесно-радостное настроение Александра Никифоровича, кое так несвойственно ему, и не преминул воспользоваться, возможно, единственным шансом.
– Нынче-с вкусны пироги, особливо с капустою, вы как считаете-с? – спросил Михаил Павлович.
– Всегда здесь вкусны пироги, – с улыбкой отвечал Александр Никифорович.
