и измерять удары, но будете бить настолько сильно, насколько сможете.
Этими фигурами речи папа демонстрировал личное отношение к модернистам и свои собственные о них представления. В его словах была и субъективная оценка, и описание плана действий. От чего-то понтифику казалось, что любой, с кем он будет несогласен, попытается задавить его своей ложной аргументацией, а защитнику веры придется лишь отбиваться. Сейчас такая позиция кажется уже несколько наивной. Многие идеи тогдашнего модернизма ныне вполне официально приняты церковью. Ведутся диалоги, организуются круглые столы, представители клира занимают место во многих научных и даже межрелигиозных конференциях. Но в то время, в самом начале двадцатого столетия, традиционалисты уходили в глухой и порой агрессивный фундаментализм. Что служило причиной такого поведения? Чувствовали ли они в глубине души шаткость своих позиций перед лицом развивающегося научного знания? А может быть, они просто боялись нового и не знали, как себя вести? Однозначного ответа мы, наверное, уже никогда не узнаем и дадим читателю самому сделать собственные выводы. Одно ясно точно, свое желание бить настолько, насколько хватит сил, не измеряя удары, Пий Х вполне реализовывал на практике.
1 сентября 1910 года на всех священнослужителей, а также профессоров и преподавателей философско-теологических факультетов, словно снег на голову, свалилось новое папское требование. С этого дня каждый из них, равно как и новые клирики, посвящаемые в сан, обязаны были приносить клятву верности католической традиции и отвергать всякого рода модернистские веяния. Введение подобной присяги вызвало волну недоумений среди даже вполне лояльного духовенства.
Текст был составлен весьма занятным образом. Первая его половина подтверждала основы христианского учения, с которыми каждый католик согласен до сих пор. Таковые положения являются именно предметом веры и не могут быть вписаны в какую-либо научную концепцию, точно также как и не могут быть ей вытеснены. Более того, тезис о том, что вера является не слепым чувством, но подлинным согласием разума с истинной, вообще мог порадовать любого модерниста, ратующего за научный подход в религиозных областях.
Вторая же половина текста фактически противоречила первой и побуждала присягающего отвергнуть идеи, будто религия может противоречить истории и науке, что христианин может вообще быть светским историком и что писание можно понимать в отрыве от традиции. Были и другие похожие положения.
Разумеется, люди, не желавшие спустить под откос свою карьеру, были вынуждены данную присягу давать. С течением времени, однако, возмущения поутихли, а многие стали относиться к этому шагу вполне формально, чем значительно облегчали себе жизнь и не портили настроение.
Клятва верности традиции была, впрочем, не единственным шагом папы-консерватора на пути борьбы с обновлениями в церкви. Решительно осуждая всякий релятивизм,
