на словах. Ее сиятельство запретила брать у вас любые ответные сообщения, сам понимаете почему.
Я кивнул, и сказал:
– Если не спешишь, пойдем в обеденный зал. Там прочитаю.
– Да, есть время. Тем более графиня потребовала дождаться вас и передать все это вам лично. Мы с Лурифом ждали тут долго, часа полтора, наверное. Но мне обязательно нужно вернуться к отъезду ее сиятельства, – сообщил он, уже входя следом за мной в таверну.
– Она уезжает? С Малгаром? – это известие стало мне особо неприятным. – И почему так неожиданно быстро, тем более не с утра, а под вечер?
– Не могу знать. Если честно, – он понизил голос, проходя мимо стойки распорядителя. – Ее муж любит уезжать в ночь. И по ночам любит гулять – уж такой человек, – на последнем слове голос Гурвиса дрогнул, будто произносил его с большим сомнением.
– Салгор, вы тут сами, – сказал я, видя, что мой ученик устроился с эльфийкой на нашем обычном месте – столике возле большого цветочного горшка.
Я же прошел дальше в зал и выбрал стол у второго окна. Людей в это время в обеденном зале собиралось мало, и подавальщица – полненькая, чернявая женщина средних лет – почти сразу подошла к нам. Приветливо улыбнулась, скороговоркой огласила меню, посоветовала грибной суп. Я его и заказал. К нему попросил гусиные крылышки, томленные с овощами.
– Гурвис, тебе что? – спросил я, выжидательно глядя на паренька. – Выбирай без стеснений, что понравилось. Или после графской кухни тебе все будет казаться невкусным? – я усмехнулся, хотя шутка вышла кислой, и настроения как-то не было. Голову полнили мысли о госпоже Арэнт, ее муже и письме, которое явно не должно меня обрадовать.
– Если можно, мне бы жареных карасей. Кусочек хлеба и все, – сказал он, когда подавальщица черкнула что-то на бумаге и отошла, добавил: – У ее сиятельства такое не готовят. Я никогда не ел у нее карасей, а я правда их люблю. Отец ловил карасей и пескарей, а мама жарила – так было в детстве. Мы жили очень бедно, но воспоминания бывают дорогими не только о богатой жизни.
– Это точно, – я кивнул, думая, что Гурвис уже считает себя совсем взрослым. Впрочем, как и Салгор. Забавно это было. В самой первой жизни и я считал себя взрослым уже лет в 17 или еще раньше. Но как это было наивно тогда с моей стороны!
Я молчал, ожидая, когда он достанет письмо. Слуга Ольвии расстегнул колет и бережно извлек из внутреннего кармана белый прямоугольник, заклеенный печатью с рельефом волчицы, той самой, которую я видел в первый день пребывания в этом мире на двери графской кареты. Это воспоминание шевельнулось во мне, при чем как-то болезненно, хотя не было к тому причин. Казалось, что все это: карета Ольвии, ее трогательная забота обо мне – совершенно незнакомом человеке – ее голос и ее глаза – все это было очень давно, хотя на самом деле не прошел даже месяц. Месяц Диких Скакунов – он был в самом деле диким, и столько успело случиться! С этими неожиданно нахлынувшими воспоминаниями я лишь сильнее утвердился в словах, сказанных вчера
