окрепнуть не мог: жена Акуля детей ему не принесла, а одному дом поднимать год от года все тяжелей и тяжелей было.
Так дожили они почти до самой старости. Кежай своей семьёй жил и с братом знаться не хотел. Пятай силы терял, и как они с Акулей не старались, но дом их все больше в землю врастал, уже и на крыше березки проросли. Яблоньки в саду высохли. Хлев покосился, и только один старый конь там жил, да сквозняк гулял. Конь на сквозняк хвостом махал, словно крестом себя охаживал – вверх-вниз, вправо-влево, вверх-вниз, вправо-влево. Этим, наверное, и спасался.
***
Вот, пришла новая весна. Вывел Пятай коня в поле, воткнул палку-соху в землю, плуг-то тогда даже не у всякого богача был… Вот, воткнул, значит, Пятай соху, а конь стоит, не идёт. Пятай вожжами его стегает, а конь только хвостом открещивается, но двинуться не может – нет сил у старого коня.
Промучился Пятай с конём до вечера и пришёл домой чёрный от горя. Сел за пустой стол и говорит жене:
– Пропадём, Акуля, мы с тобой в этом году. Обессилел наш конь, не могу я поле вспахать и засеять… Осталось мне только трубку курить, а тебе табак нюхать…
– А ты к брату своему сходи, к Кежаю, – говорит Акуля. – Ты много лет ничего не просил у него. Неужели он родному брату не поможет?
На следующее утро пошёл Пятай к брату. Тот его во дворе принял, кислым квасом напоил, а в дом не повёл. Стал Пятай его о помощи просить, а Кежай морщится, не хочет брату помогать. Вернулся Пятай домой – только слезы в бороде принёс.
– Эх, Акуля, не хочет Кежай знаться со мной бедняком, – говорит жене. – Сказал, мол, отдай мне своё поле, я тогда вас буду квасом поить. А с его кислого квасу сытости нет – только живот пучит… Не будет помогать нам Кежай.
И решила тогда Акуля по-своему дело выправить.
***
В те времена в каждой деревне жил знахарь или знахарка. Да и сейчас, бывает, живут, только знать надо – кто… Такой знахарь многое ведает, где травы какие полезные, где вода живая, когда дождь будет и какой урожай случится. Всю деревню на себе держит – то человека вылечит, то из скотины хворь выдует. Но и боялись люди такого знахаря тоже. Тот, кто беду отводит, может беду и наслать. Да, и что нужно знахарю за его работу – не всякий поймёт. У кого золото просит, у кого лишь одно яблочко, кому сам даст горсть медяков, а кого сразу с порога прогонит. Да… боялись таких…
Вот, пошла Акуля к такому знахарю, колдуну… Как его звали не скажу… Повела к нему коня – вдруг колдун слово какое скажет, травки или настоя даст, и у коня опять силы появятся землю пахать.
Приходит к колдуну, а тот на коня даже не сморит. Говорит:
– Глупая баба, старый конь – не больной. Я от болезни вылечить смогу, а от старости нет. Молодость вернуть нельзя.
– Что же делать нам, атя*? Ведь умру я с мужем своим от голода, – взмолилась Акуля. [*атя – в мордовской культуре: дед, старейшина, уважаемый мужчина, хозяин – прим. авт.]
Ещё больше хмурится колдун, да носом сопит.
– Ладно, помогу я тебе, – говорит. – Дай свой платок.
Дала баба ему платок свой, а сама дрожит от страха. Знахарь платок взял, разжёг пучок травы и над дымом платком помахал, к лицу своему поднёс и зашептал что-то.
– Забирай свой платок, Акуля, да на голову его больше не надевай и в церковь его не носи. А что делать дальше я тебя научу…
Вернулась Акуля домой простоволосая и говорит удивлённому мужу:
– Езжай завтра в лес, что за дальним оврагом. Езжай кривой дорогой, той, вдоль которой синие цветы и нет жёлтых. По сторонам не смотри и с телеги не слезай. В середине леса найдёшь дуб, в дубе – дупло, а в дупле – совиное гнездо. Возьми в гнезде яйцо, которое в руку ляжет, заверни в мой платок и привези то яйцо мне…
– Так зачем тебе совиное яйцо, Акуля? – оторопел Пятай. – Скоро утки прилетят, я тебе утиных добуду.
– Делай, что сказала! Из того совиного яйца я нам помощника выведу. Куйгорожа!
Махнул рукой Пятай, подумал, что ума лишилась старуха от свалившейся беды. Всю ночь не спал, думал, что делать…
***
Но на утро запряг Пятай старого коня, сел в телегу и поехал в лес за дальний овраг.
Видит – ведут в лес три дороги, одна прямо заходит – широкая, наезженная; вторая – молодой травой поросла, петляет от пенька к кустику, от кустика к деревцу, словно змея ползёт; и третья такая же, только вдоль второй цветы белые да жёлтые, а вдоль третьей – сплошь синие. Подивился Пятай, вспомнил слова своей старухи и повернул на третью дорогу.
Чем глубже в лес Пятай едет, тем темнее лес становится. Уже ветки за шапку цепляют, и дороги почти не видно. Испугался Пятай, что заблудится совсем, перекрестился со
