мы сумели с подругой выбраться из этого хода в другое подземелье, где и был овальный зал со странными фресками, сундуками, покрытыми пылью и огромными подсвечниками с остатками свечей, горящих зеленоватым пламенем. Именно тогда, впервые, меня посетило странное видение из далекого прошлого. Поддавшись какому-то навязчивому, внезапно нахлынувшему на меня желанию, я присела на корточки, стараясь рассмотреть что-то на старых камнях. Но, увы, ничего не увидела. Кирпичи, как кирпичи. Старые, лет триста им, наверное. Кое-где чуть выщербленные. Да я, если честно говорить, даже и не помнила точно, на каких камнях в прошлый раз засветились странные знаки. Но тут рука сама, повинуясь нарастающему с каждым мгновением внутри меня непреодолимому желанию, протянулась вперед. Пальцы легко, едва касаясь старой кладки, будто по клавишам, пробежали по шершавой поверхности. Руку словно прошил слабый разряд тока. Я испуганно отдернула ее, и только тогда почувствовала, что все это время задерживала дыхание. С трудом выдохнула, пытаясь понять, что это было. Внутренний голос пискляво проговорил: «Ты знаешь… Знаешь… Только боишься себе признаться. Но рано или поздно тебе придется это принять…» Я сердито нахмурилась, не собираясь вступать с ним в дискуссию сейчас. И тут вдруг, скорее почувствовала, чем услышала, слабое дуновение, как будто бабочка крылышками помахала возле самого моего виска. Запоздало подумала, что позади меня кто-то есть. Начала поворачивать голову, чтобы попенять Вальке (потому что, была уверена, что это она. А кому еще-то?) за ее нерасторопность, как что-то тяжелое и мягкое обрушилось мне на голову. Я только успела досадливо подумать: «Вот черт!…», и сразу провалилась в мягкое серое ничто.
Чадящие черным дымом факелы, отбрасывали на стены подземелья странные тени. Казалось, что какой-то неведомый дух танцует замысловатый, полный тайного смысла танец. Человек, сидящий у самой стены был прикован толстой цепью, начало которой свободно уходило внутрь камня по железной трубе. Его волосы, спутанные в колтуны, свисали неровными прядями ему на лоб, из края губ, на темную бороду стекала тоненькая струйка крови, в свете факелов, казавшаяся совсем черной. Крючковатый нос, напоминающий хищную птицу, густые брови над глубоко запавшими глазами, упрямо сжатые губы – все черты лица его были искажены болью и страданием. Но глаза горели непокорным каким-то желтым лихорадочным огнем, и он смотрел с нескрываемым вызовом на старца, стоявшего перед ним в просторных белых одеждах.
– Ивар2, ты предал свой Род. Ты открыл чужакам тайну прохода. Ты осознаешь свою вину?
Голос говорившего был сух и негромок, словно шелест палой листвы поздней осенью на ветру. Человек, прикованный цепью, которого старец назвал Иваром, с вызовом глянул на говорившего, и прохрипел:
– Осознаю, отче, но не принимаю… Тайны Рода должны узнать все, и тогда люди перестанут убивать друг друга только потому, что не имеют знаний!
Старик задумчиво посмотрел на плененного.
– Так значит ты радеешь о всеобщем благе? – Ивар только еще упрямее стиснул губы, не отвечая
Ивар – с древнеславянского «лук»
