и положила на край убранной кровати длинный шелковый халатик, который так же утром получила от горничной. Она поспешно отправилась домой, решив, что, когда не знаешь, что делать – следует делать шаг из ситуации наружу, чтобы посмотреть на происходящее адекватно, со стороны.
Приехав домой, она застала отца, испачканного и отвратно пахнущего, спящим на лестничной площадке – видимо он был слишком пьян, чтобы суметь открыть дверь или опять потерял ключи. Анне пришлось тащить его в дом, после чего спина болела, а руки дрожали. Правда дрожала она, в большей мере, от истерики и злости.
Она включила чайник, чтобы сделать себе чай и попыталась найти что-нибудь съедобное, но вся еда и продукты, которые она позавчера приносила в необходимом количестве, просто исчезли. Предположительно, еду забрали на свой «дворовый пикник» отец с дружками.
В это время кто-то постучал в дверь. Анна открыла.
– Паша выйдет? – Улыбаясь на все два имеющихся черных зуба и еле стоя на ногах, спросил алкаш-сосед.
– Не выйдет! Вы достали уже! Идите отсюда и не смейте больше здесь появляться!!! – Яростно заорала вдруг Анна, которая обычно старалась хоть относительно держать себя в руках.
– Чегооо кричать-то? Дурында! – Попытался возражать алкаш, плюнув прямо на порог. – Будешь злой и никто на тебе не женится! Воооо как! А будешь лааапочкой и сам на тебе жжженюсь! Ты, вввроде, ничего такая. Но тощая, вредная, бестолковая наверно, но сссжалюсь – сойдешь на худой конец! Хоть яичницу варить научилась или совсем руки не с того места? – Алкаш оценивающе-пренебрежительно взглянул на Анну и сделал шаг вперед, пытаясь то ли приблизиться к ней, то ли войти в квартиру.
– Убирайтесь отсюда или клянусь – вам будет плохо! – Тихо и хладнокровно сказала Анна, преградив ему путь вытянутой вперед шваброй, той же шваброй громко стукнула по полу. – Я сказала убирайтесь прочь! – Уже почти яростно закричала Анна. В ее голосе звучала реально угрожающая нотка, прозвучавшая с такой уверенностью, что алкаш отшатнулся. Он растерянно на нее посмотрел и снова плюнув на пол, медленно побрел прочь.
Ярость Анны всегда была в большей мере связанна с тем, что она реально боялась пьяных людей. А вот бояться она ненавидела и выходила из себя от беспомощности перед этим недугом. Сейчас же она чувствовала ту раздирающую злость на отца, которую всегда запрещала себе чувствовать. Она была уверенна, что нет большей беды и боли чем та, которую причиняют те, кто должны быть силой, опорой и защитой.
Она, рыдая, вытерла мокрой тряпкой плевки алкаша, сдерживая тошноту. Потом, рефлекторно обняла швабру, словно ей была необходима хоть какая-то помощь, хоть наличие неодушевленного предмета, которая только что удачно подвернулась под руку и помогла. Она молча сотрясалась от рыданий, а успокоившись долго смотрела в пустоту перед собой.
Далее пришлось в очередной раз взять себя в руки. Она открыла
