большим столом в кресле сидел и читал газету мужчина лет сорока в рубашке с чёрным галстуком-бабочкой, в бордовом жилете и с толстой сигарой во рту. Братья поздоровались. Мужчина кивнул в ответ, не отрываясь от газеты. Минута прошла в молчании. Братья переминались в ожидании. Мужчина вдруг хохотнул, бросил газету на стол и хлопнул по ней ладонью:
– Надо же: Чан Кайши разгромил У Пэйфу! Вот подарочек Чжан Цзолиню! Представляете?! – обратился он почему-то именно к Сяопину. Наверное, потому, что речь шла о китайцах.
– Не представляю, – улыбнувшись, ответил Сяопин. – Какая Чжану радость от разгрома У? Оба милитаристы, оба против Гоминьдана.
– О, вы говорите по-русски! – восхитился мужчина. Он вынул сигару изо рта, выпустил несколько колечек ароматного дыма и встал. – Позвольте представиться: секретарь художественной студии «Лотос» Владимир Михайлович Анастасьев. Чем порадуете, молодые люди?
– Я – ничем, – сказал Сяопин, – а вот он, Фёдор Иванович Саяпин, наверняка порадует.
– Наверняка? – выразил недоверие секретарь студии. – Что ж, уважаемый Фёдор Иванович, радуйте.
Федя разложил на столе несколько рисунков: пейзажи, сельские виды, наброски фигур – мужчин и женщин, стариков и детей, русских и китайских. Отдельно, в сторонке, поместил портрет Госян. Владимир Михайлович первоначально быстрым взглядом охватил общий вид разложенного и мгновенно выделил портрет. Переложил его в центр стола и несколько минут разглядывал. Сначала сидя, затем встал и смотрел сверху. Про визитёров словно забыл, а они стояли перед ним, переминаясь и переглядываясь. Наконец Сяопин не выдержал, взял в сторонке два стула, усадил Федю и сел сам.
Анастасьев не обратил на это никакого внимания. Ещё минуту или две вглядывался в портрет, потом отложил его и взялся за другие рисунки. Работы Феди ему явно нравились.
Просмотрев рисунки по второму разу, Владимир Михайлович вернулся к портрету и снова уделил ему несколько минут. Он даже забыл про сигару, продолжая её, потухшую, держать в зубах.
– Что скажете? – не выдержал Сяопин.
Анастасьев вздрогнул, оторвался от созерцания Госян и уставился на него.
– А вы, собственно, кто такой? Он, – секретарь студии ткнул пальцем в Федю, – наверняка художник, как вы изволили выразиться, Фёдор Иванович Саяпин, а кто вы, сяньшен?[31]
– Я – Дэ Сяопин, преподаватель китайского языка в гимназии имени Хорвата. Единокровный брат Фёдора Саяпина, – гордо сказал Сяопин.
– Бра-ат?! – удивлению Владимира Михайловича, казалось, не будет границ. Он переводил взгляд с одного на другого, и постепенно удивление сменялось согласием и утверждением: – А что? Да… Ну, волосы – первое, понятно… Но что-то общее есть в облике… Ишь ты, братья, значит?!
– Братья, – подтвердил Федя. – У нас отец – один.
– Братья – это хорошо. – Анастасьев снова зажёг сигару, пыхнул дымом. – Это, судари мои, замечательно, что русский и китаец – братья! Однако вернёмся к
Сяньшен (xiānshēng) – сударь (
