в декабре, ведь сейчас на дворе уже стоит март, вспомнила Амалия. Какой стыд, прибавила она.
Как мне хочется забыться, думал Герман, попивая из бокала шампанское. Пузырьки с нежностью ударяли в нос. Ведь всё так очерствело, думал он. Всё так очерствело и угасло. Толпа, толпа. А мне одиноко. Где там Амалия? Ну конечно, она вновь веселится с подругами, ведь я работаю за двоих. О, она меня не ценит, я только средство достижения, ходячий кошелек! Он разом выпил блестящую жидкость, в горле зашипели пузырьки, но спустя мгновение замолкли. Он стал наливать ещё. Пенка в бокале стремительно поднялась вверх. Похоже на морскую пену, похоже на что-то стремительно жаждущее жизнь. Как жаль, что не похоже на меня. Море движется, все движется. За столиками сидят компании и разговаривают, пьют вино, ведут себя с оттенком буржуазии и с удовольствием поглощают свои блюда. Как я одинок, говорил себе Герман, разрезая стейк. Уж лучше не существовать, чем мучиться, биться в этих конвульсиях от страданий. Как я устал. Мне уже ничего не приносит радости. Шум толпы новой хрупкой волной разошелся по пространству, будто что-то вдруг изменилось, переменилось, перевоплотилось. Всё стало другим, совершенно иным обликом мироздания. И он съел кусочек стейка с кровью, допил свой бокал с праздничным напитком, положил деньги и вышел из-за стола. Вышел и ушел. Закрыл дверь ресторана и шум толпы, словно по щелчку, полностью угас.
И он шел к своему дому. Вечер. Он зашел в продуктовый магазин, резким движением руки взял бутылку виски, немного мандаринов и сигареты (зачем же я себе врежу, зачем?) Часы на руке его бились. Время билось сквозь биение сердца. Я хочу себя разрушить, думал Герман. Для чего мне жить, если мне ничего не приносит радость, даже собственные телесные наслаждения? Мне ничего больше не нужно, думал он, подходя к своей двери, которая вела в квартиру. Желтый коридор подъезда. И он вошел. В квартире царила темнота и вдруг какой-то незваный гость зажег свет! Это он, это он. Безобразие, думали лампы. Их вновь побеспокоили, побеспокоили их сон. Безобразие? – переспросил свое сознание Герман. Безобразие жизни? Безобразие старости, безобразие моего будущего, моей не-жизни, моей неспособности? Глубокий вдох с хрипом в легких. Его захлестнули слезы и он, не успев раздеться, пробежал на кухню с красными обоями и стал наливать в стакан виски. Глоток, глоток и еще один глоток. Зажигалку он поднес к сигарете и дым, дым, дым пошел из его рта, словно пена, словно последние слова, неуловимая жажда молчания не сумела остаться внутри, а вырвалась, вырвалась. И крики через его глаза; они пронизывали стены, пронизывали его жизнь. Он больше ничего не видел, ничего не желал. Желал лишь о смерти. Но что могло его остановить? Однажды он был в гостях с Амалией. Они вошли в милый коттедж, поздоровались и прошли к столу. Салаты, водка, гадкое дешевое вино, мясо. Ему было там так одиноко, что он убегал в ванную комнату плакать! Он не мог говорить со своими близкими друзьями: с Алисой, Алексеем, Вирджинией. Ничто его не могло протолкнуть: ни алкоголь, ни люди, ни книги. Какой он сегодня странный, думала Вирджиния. Наверное, ему не нравится
