с нами. Гость оказался очень приятным собеседником и разговор его даже настолько поучительным, что я искренно желал продолжения нашего знакомства. Но пора было подумать об отдыхе и о подкреплении сил перед утомительным путем, предстоявшим нам на завтра.
На другой день мы пустились в дорогу все вместе, моя семья верхом на лошадях, а мистер Борчель – новый наш знакомый – пешком. Он шел по тропинке вдоль большой дороги и, с улыбкою глядя на наших плохих коней, уверял, что только из великодушия не хочет обогнать нас. Так как реки все еще не вошли в берега, мы принуждены были нанять проводника, который ехал впереди каравана, между тем как мистер Борчель и я замыкали шествие. Мы коротали время философскими рассуждениями, в которых мой новый приятель оказался большим мастером. Но всего больше удивляло меня то, что он спорил со мною и отстаивал свои убеждения с таким упорством, как если бы не он занял у меня денег, а я у него. От времени до времени он сообщал мне также, кому принадлежали различные поместья, которые расположены были по дороге.
– А вот это, – сказал он, указывая на великолепное жилище, стоявшее в отдалении, – дом мистера Торнчиля, молодого человека, располагающего большими средствами, но, впрочем, состоящего в полной зависимости от своего дяди, сэра Уильяма Торнчиля. Что до этого джентльмена, то сам он довольствуется немногим, остальное предоставляет племяннику и живет больше в Лондон.
– Как! – воскликнул я, – неужели мой будущий патрон приходится родным племянником тому самому человеку, который так прославился своими высокими качествами, щедростью и странностями? Я много наслышался о сэре Уильяме Торнчиле: это, говорят, человек редкого великодушия, но совершеннейший чудак; притом щедрость его необыкновенна.
– Да, в этом отношении он дошел, кажется, до излишества, – возразил мистер Борчель, – по крайней мере, в молодости он был через чур староват; страсти были в нем сильны, а так как все они направлены были к добру, то и довели его до романических крайностей. С ранних лет ему хотелось достигнуть высших качеств военного и ученого; он вскоре отличился в полку и между людьми науки также приобрел довольно лестную репутацию. Но лесть – всегдашний удел честолюбивых, ибо они особенно чувствительны к похвалам. И вот его окружила толпа людей, которые были ему известны лишь одной стороной своего характера, так что в погони за всеобщей любовью он совсем упустил из вида личность каждого человека. Он любил весь род человеческий; богатство мешало ему распознавать в людской среде мошенников. В медицине известна такая болезнь, во время которой все тело становится необыкновенно чувствительным, так что от малейшего прикосновения ощущается сильнейшая боль; нечто подобное случилось и с этим джентльменом, но только он не телом страдал, а душою. Малейшее бедствие, все равно действительное или притворное, производило на него глубочайшее впечатление, и душа его болезненно отзывалась на всякую чужую печаль. При таком стремлении помогать ближним, не удивительно, что он всегда был
