кареты, из которых вышли несколько господ в адмиральских шляпах. Все сразу подошли к тому самому человеку, хотя прежде сняли шляпы и склонились в низком поклоне.
– Этот светловолосый, что гуляет по саду под руку с Большой Медведицей, уж не герцог ли Йоркский?
– Он самый, – отвечал Уилкинс.
Он смотрел, затаив дыхание; на широко открытом глазу, устремлённом в окуляр, лежали зеленоватые отсветы.
– И Верховный адмирал, – продолжал Даниель.
– У него много титулов, – ровным и спокойным тоном произнёс Уилкинс.
– Так эти в шляпах…
– Адмиралтейство, – коротко ответил Уилкинс, – или некая его часть.
Он отпрянул от трубы. Даниелю подумалось, что доктор приглашает его взглянуть, но нет: Уилкинс снял трубу с развилки дерева и сложил. Вероятно, Даниель увидел то, чего, по мнению Уилкинса, ему видеть не подобало.
Англия воевала с Голландией. Из-за чумы война поутихла, и Даниель начисто про неё забыл. Сейчас стояла зима. С наступлением холодов эпидемия пошла на убыль. Военные действия на море могли возобновиться не раньше весны, однако планировать кампанию следовало сейчас. Не удивительно, что Адмиралтейство прибыло на встречу с Верховным адмиралом, – удивительнее ему было бы не прибыть. Изумляло другое – какая Уилкинсу печаль, если он, Даниель, что-то увидел. Реставрация и вавилонское пленение в Кембридже убедили его в полном собственном ничтожестве, за исключением разве что области натурфилософской; впрочем, с каждым днём становилось всё яснее, что и здесь он полнейший ноль в сравнении с Гуком и Реном. Велика ли важность, если Даниель приметил флотилию адмиралов и заключил, что у Джона Комстока нашёл приют Джеймс, герцог Йоркский, брат Карла II и ближайший наследник трона?
Должно быть (заключил Даниель, шагая по облетевшему саду рядом с хмурым Уилкинсом), дело в том, что он сын Дрейка. И хотя Дрейк – бывший застрельщик разгромленной и униженной секты – безвылазно сидит у себя дома, кто-то по-прежнему его опасается.
А коли не самого Дрейка, то его секты.
Однако секта распалась на тысячи клик и группировок. Кромвель в могиле, Дрейк стар, Грегори Болструд казнён, его сын Нотт бежал на чужбину…
Остаётся одно. Они страшатся Даниеля.
– Что вас так насмешило? – спросил Уилкинс.
– Люди, – отвечал Даниель, – и то, что порою происходит у них в голове.
– Полагаю, вы это не обо мне?!
– Полноте, я не стал бы насмехаться над вышестоящими.
– И кто же, позвольте спросить, в этом поместье не выше вас?
Вопрос был трудный, и Даниель не ответил. Уилкинса его молчание, кажется, встревожило ещё больше.
– Я забыл, что вы фанатик по рождению и воспитанию.
Что значило: «Вы не признаёте никого над собой, ведь
