и подвижная в том смысле, который приходит лишь от многолетних упражнений за балетным станком, была блистательна в тюлевом платье, усеянном хрустальными стразами. Она была загадочной русской красавицей в духе Толстого. Возможно, сплетники не врали о том, что Дягилев пригласил ее на работу не ради ее скромного таланта, но из-за ее сказочной внешности, безусловно привлекавшей богатых покровителей для его балетных представлений.
Глядя на ее лицо, прекрасное и мраморно-жесткое, с выпирающими сухожилиями на шее, словно подготовкой к пожилому возрасту, я понимала, почему слово «безумие» часто использовалось при описании русских эмигрантов во Франции. Революция, Гражданская война, кошмарное падение от аристократии к нищете – разумеется, этого было достаточно, чтобы сломить любого человека. Но в Ольге присутствовало что-то еще – ощущение, что малейший толчок опрокинет ее в настоящее безумие.
Когда Пабло поднялся на борт баржи, он не пожал мне руку, а быстро расцеловал в щеки. Он был невысоким человеком, и наши лица оставались на одном уровне. Его глаза были темными и словно светились, как у большой кошки, и он создавал впечатление большой мускулистой кошки – некоего безмолвного и смертоносного существа, скользящего по зеленому лесу жизни других людей и хватающего их, когда они меньше всего этого ожидают.
– Я бы не выбрал этот цвет для вас, – сказал он, прикоснувшись к рукаву моего желтого шелкового платья.
Внутренне опустошенная, я провела их к коктейль-бару, который Джеральд устроил на верхней палубе, и вернулась навстречу Стравинскому[33], облаченному в строгий черный костюм, и к его скудно одетой любовнице.
Наступили сумерки. Июньский вечер был наполнен смехом, перезвоном бокалов и шорохом вечерних платьев. Палуба почти незаметно покачивалась, как грудь спящего человека. Музыка. Характерные звуки удачной вечеринки: рокот в до-мажоре, который иногда прерывается си-бемолем внезапной ссоры или фальцетом, когда что-то проливается на одежду или чья-то рука залезает слишком далеко. Французская, английская, русская, итальянская речь – международное либретто.
– Ты довольна, милая? – прошептал Джеральд, проходивший мимо меня с подносом шипучих розовых коктейлей.
– Абсолютно, – искренне прошептала я в ответ.
В десять мы спустились на ужин. Стравинский переложил гостевые карточки, так что теперь он сидел как можно дальше от Коула Портера, и рассерженная Линда, которая надеялась на классическую карьеру мужа, смерила меня гневным взглядом, как будто я была виновата. Я пожала плечами. Мне нравился Коул, но Линда злоупотребляла своим снобизмом.
Меня больше интересовала реакция Пабло на украшения, которыми сегодня стали композиции из детских игрушек.
– Как странно! – сказала Ольга, и ее тон был скорее критическим, нежели довольным.
Но Пабло был в восторге. Он сразу же принялся перекладывать игрушки с такой же сосредоточенностью, как в студии Дягилева. Переходя от одного стола к другому, он создавал
Игорь Федорович Стравинский – русский композитор. Гражданин Франции и США. Один из крупнейших представителей мировой музыкальной культуры XX века.
