ли это молоты или что другое? Ведь если говорить по правде, я в жизни своей никогда их не видал, тогда как вы, презренный мужичишка, родились и выросли среди всех этих мельниц да валялен. Чем издеваться над своим господином, сделайте-ка лучше так, чтобы эти шесть молотов превратились в шесть ужасных великанов и чтобы они напали на меня. Если они не полетят кувырком от одного удара моего меча – ну, тогда смейтесь надо мной, сколько хотите.
– Полноте, сеньор мой, – сказал Санчо, – каюсь, что я хватил через край в своих шутках. Ну а теперь помиримтесь-ка лучше. Дай Бог, чтобы из всех будущих приключений вы выходили таким же здравым и невредимым, как сегодня. Однако признайтесь, ваша милость: ну разве не смешно, что мы так перепугались простой сукновальни, – то есть перепугался я, ибо ваша милость не знает страха. Да ведь если об этом рассказать у нас в деревне, так всякий лопнет со смеху.
– Я вовсе не отрицаю, – ответил Дон Кихот, – что случившееся с нами достойно смеха, но рассказывать об этом совсем не стоит. Не все люди достаточно умны, чтобы хорошо разбираться в таких вещах.
– Во всяком случае, – ответил Санчо, – копьем ваша милость действует хорошо: вы целили мне в голову и попали в спину только благодаря Господу Богу и ловкости, с которой мне удалось отскочить в сторону. Ну да ладно, недаром говорит пословица: кто крепко любит, тот крепко бьет. А знатные сеньоры, как только обругают слугу, тотчас же жалуют ему новые штаны; вот только не знаю, что жалуют своим слугам странствующие рыцари после того, как их отлупят: уж не жалуют ли они своих слуг вслед за потасовкой каким-нибудь островом или королевством?
– Что ж, судьба может повернуть дело так, что все твои слова окажутся чистой правдой, – сказал Дон Кихот. – Прости, что я прибил тебя. Ты ведь не маленький и хорошо знаешь, что бывает, когда человек выйдет из терпения и не помнит себя. Это тебе предупреждение на будущее: остерегайся и воздерживайся от излишних разговоров со мной, ибо хоть я и прочел несметное количество рыцарских романов, но ни в одном из них я не встречал, чтобы оруженосец так много разговаривал со своим господином, как ты со мной. И право, я считаю, что в этом мы оба виноваты: ты виноват в том, что недостаточно почтителен, а я в том, что не требую от тебя должного почтения. Например, Гандалин, оруженосец Амадиса Галльского, хотя и был графом Сухопутного острова, но, если верить истории, разговаривал со своим господином не иначе как держа шапку в руках и согнувшись вдвое по турецкому обычаю. Я не так требователен, как Амадис, но все же, Санчо, ты всегда должен помнить разницу между господином и слугой, сеньором и холопом, рыцарем и оруженосцем. А потому, начиная с нынешнего дня, мы перестанем обращаться друг с другом слишком запросто и оставим всякие дурачества: если вы чем-нибудь рассердите меня, то только сами от этого пострадаете, как глиняный горшок в басне. А обещанные милости и награды придут в свое время; а не придут, так все равно, жалованья вы, во всяком случае, не потеряете, я уже не раз вам это говорил.
– Все
