сможешь поклясться, что видел и все те, какие ты сам изобретешь для украшения своего рассказа. Но можешь быть уверен, что мои безумства далеко превзойдут все твои выдумки.
– Ради самого Бога, ваша милость, не заставляйте меня смотреть на них. Мне станет так вас жалко, что я непременно разревусь, а я уж столько плакал из-за серого, что у меня голова распухла, и я не в силах начинать сызнова. Но если вашей милости во что бы то ни стало хочется показать мне какие-нибудь безумства, так проделайте их поскорее, выбрав первые попавшиеся. Тем более что для меня этого вовсе не требуется. Как я уже вам докладывал, мы только теряем золотое время. Чем скорее я отправлюсь, тем скорее вернусь с вестями, каких ваша милость ожидает и заслуживает. Пускай сеньора Дульсинея твердо знает: если она не ответит, как подобает, на ваше письмо, так, клянусь Богом, я тумаками и оплеухами заставлю ее сделать это. Помилуйте, как же можно стерпеть, чтобы такой знаменитый странствующий рыцарь, как ваша милость, спятил с ума из-за такой… Ну, уж пусть она меня не заставляет договаривать, а то я такое скажу, что ни ей, ни мне не поздоровится. Уж я на это мастер. Плохо она меня знает; а коли знала б, то постилась бы в день моего святого.
– По правде говоря, Санчо, – сказал Дон Кихот, – мне кажется, что и ты, так же как я, сошел с ума.
– Ну нет, – ответил Санчо, – я вовсе не такой безумец, как ваша милость, зато я куда более вспыльчив, чем вы. Но оставим это. А вот скажите лучше, чем ваша милость предполагает питаться до моего возвращения? Не собираетесь ли вы выпрашивать еду у пастухов или отнимать у них насильно?
– Об этом ты не беспокойся, – ответил Дон Кихот, – если бы передо мной стояли и самые изысканные яства, я все же не стал бы ничего есть, кроме трав с этого луга и плодов с этих деревьев. Мой подвиг в том и заключается, чтобы ничего не есть и подвергать себя всяким лишениям.
На это Санчо ответил:
– А знаете, ваша милость, чего я опасаюсь? Место это такое глухое, что я, пожалуй, не найду обратной дороги.
– Ты хорошенько запомни приметы, – сказал Дон Кихот, – а я постараюсь не уходить далеко. Впрочем, для большей верности, чтобы не заблудиться и не потерять следы, нарежь побольше дроку, – видишь, сколько его растет кругом, – и бросай его по дороге, пока не выедешь на ровное место: по этим вехам ты, как по нити Тезея в лабиринте, и отыщешь меня при возвращении.
– Ладно, я так и сделаю, – ответил Санчо Панса.
Санчо сорвал несколько веток дрока, затем Дон Кихот благословил его, и наконец они расстались, проливая горькие слезы. Санчо сел на Росинанта и, получив от Дон Кихота наказ беречь коня и заботиться о нем, как о самом себе, направился в сторону равнины. Но, не отъехав и ста шагов, Санчо вернулся и сказал:
– Вы правы, ваша милость, мне следует посмотреть хотя бы на одно из ваших безумств, а не то я возьму грех на свою душу, коли поклянусь, что видел их. Впрочем, самое великое безумство я уже знаю: оно в том, что ваша милость остается здесь.
– О чем же я и твердил тебе все
