японском? – спросил я.
Он долго молчал, и я уж было подумал, не обидел ли его намеком, что его диалект – не классический японский, хотя что тут такого: вы никогда не услышите диктора, говорящего на Цугару-бен, по Эн-Ка-Эн, японскому аналогу Би-Би-Си. Если по телевизору показывают жителей регионов, под их именами ставят субтитры. Некий телеведущий-гайдзин даже сделал японский диалект своей фишкой. Все это пронеслось в моей голове за один миг, а потом старик просто рассмеялся.
– Вы вообще откуда?
– Из Токио, – ответил я.
Он улыбнулся и велел мне следовать за ним жестом, который часто сбивает с толку многих иностранцев, потому что они принимают его за знак уйти: выставил ладонь вниз, пальцы вперед, чуть согнул и снова выпрямил. Я знал этот знак, но все же не мог не испугаться: вдруг на севере Японии он означает «отвали». По счастью, я зря волновался: он молча довел меня до нужного места, по пути кивнув, по-видимому, знакомой женщине в костюме, открыл мне дверь и пожелал удачи, после чего исчез.
Кофейня оказалась красивой, а кофе – просто чертовски восхитительным. Здесь царила непринужденная атмосфера и было приятно тепло. Говорят, что один из самых известных японских авторов, Осаму Дазай, учась в старших классах, часто сюда заглядывал. Дазай – блестящий писатель, но по жизни полный придурок. Его книга «Нингэн Сиккаку» («Исповедь неполноценного человека») стала литературной классикой. Я прочитал ее, еще когда учился в Джучи Дайгаку (Софийский университет). Отличная книга, но, к сожалению, порой сложно отделить художника от его искусства, особенно в его случае.
Дазай, избалованный мальчишка, сын богатого землевладельца, родился в Аомори в 1909 году. У него была привычка знакомиться с женщинами, влюблять их в себя и убеждать заключить с ними договор об обоюдном самоубийстве, а потом не выполнять свою часть обещания – он жил, она умирала. По счастью, некоторым женщинам тоже хватило ума остаться в живых. В конце концов ему все-таки пришлось сдержать слово, и его карьера закончилась. Свои жизненные неудачи он воплотил в полухудожественные романы, создав прообраз японских эго-романов. (Можно даже воспринимать его как своего рода Джеймса Фрея, того, что написал «Миллион маленьких кусочков»). Возможно, это его литературные амбиции заставляли Дазая совершать глупости, чтобы о них написать, так что в результате его прозу трудно отделить от реальности, как это и бывает в эго-романах.
Как ни странно, большинству японцев как будто все равно, что в эго-романе правда, а что вымысел. На Западе есть книги, которые продаются как научно-популярные, например «Якудза Мун» Секо Тендо, но на самом деле это эго-романы.
Короче: Осаму Дазай, великий писатель, редкостный засранец.
Пока я ждал в кафе Сасаки-старшего, я читал о Дазае и работал над своей первой книгой «Полиция Токио: американский репортер о полицейском участке в Японии», и вдруг до меня дошла ирония всего происходящего. Блин, еще одним Осаму Дазаем я становиться не планировал. Потом я заказал яблочный пирог, и тут подошел
