и даже превосходная степень смирения. Я бы выделила четыре степени морального осквернения: смириться, унизиться, споткнуться, упасть. И вот, наконец, когда человек окажется в грязи у их ног, возможно, эти важные персоны не смогут заставить его склониться еще ниже.
– Ах, Мэри!
– Ах, Триши! Ведь ты же не хочешь сказать, что мне не позволено подать голос прежде тебя, правда? Что ж, возможно, тебе вздумается поставить ногу мне на шею? – С этими словами Мэри наклонилась к скамеечке и принялась целовать ноги Беатрис.
– Если бы осмелилась, то за кривлянье влепила бы тебе пощечину.
– Ну так дай, Триши. Можешь меня топтать, бить, целовать – все, что угодно.
– Не могу выразить, насколько опечалена: я ведь собиралась кое-что устроить!
– Кое-что устроить! Но что, что именно? Люблю всякие интриги и считаю себя настолько опытной в таких делах, что заслуживаю звания генерала женских войск. Конечно, я не имею в виду людей особенных и необыкновенные обстоятельства, требующие такта, деликатности и тонкости.
– Очень хорошо, Мэри.
– Ничего хорошего; очень плохо, если ты так считаешь. Доложу тебе, милая, что не собираюсь упоминать о голубой крови твоих благородных родственников, будь то в шутку или всерьез. Так что же именно ты намерена организовать в мою честь, Триши?
– Хочу, чтобы ты стала одной из подружек невесты на свадьбе Августы.
– Господи, Беатрис! Ты с ума сошла? Встать, пусть даже на одно утро, в изысканную аристократическую вереницу из замка Курси!
– Там будет Пейшенс Ориел.
– Но это еще не повод приглашать меня, тем более что вряд ли я выдержу столь высокую честь. Нет, Триши, шутки шутками, но не думай об этом: откажусь, даже если сама Августа пожелает включить меня в список избранных, просто буду вынуждена. Видишь ли, я тоже страдаю от избытка гордости – гордости столь же непростительной, как у других. Не смогу стоять у алтаря за спиной твоей сестры вместе с четырьмя леди – твоими кузинами. В этой галактике они звезды, а я…
– Но, Мэри, всем известно, что ты красивее любой из них!
– Я лишь покорная служанка. Но, Триши, я не стала бы возражать, если бы была страшна, как пророчица в чадре, а они прекрасны, как Зулейка. Слава здесь вырастает не из красоты, а из знатности. Сама знаешь, с каким презрением они будут на меня смотреть. А там, в церкви, у алтаря, в возвышенной торжественной обстановке, я не смогу ответить на открытое презрение так, как в любом другом месте, где нисколько их не боюсь.
В ответ на высокомерие Мэри вновь позволила себе поддаться той необузданной гордости, которую в спокойном состоянии сама бы осудила.
– Но ведь ты сама говорила, что надменность следует презирать и оставлять без внимания.
– Да, следует, Триши. Вот священник тоже говорит, что нужно ненавидеть богатство, однако, несмотря на мудрые слова, не меньше других жаждет этого самого богатства.
– Очень хочу,
