это будет не та мать, которую он помнит, – скульптор возьмет портрет двадцатилетней Адрианы. К этому тоже придется привыкнуть.
– Здравствуй, мама, – сказал он в пустоту и сам удивился тому, как приятно произнести эти слова. Но ему никто не ответил. И никогда уже не ответит, понял он; сердце его сжалось. – Как ты меня подставила, а? Я-то думал, что буду только управлять отелем и клиентами да еще спонсировать железнорогих, а ты взвалила на меня этот канал. А заодно судьбу империи. Хоть бы предупредила меня как-нибудь, подготовила. Мы же виделись всего пару месяцев назад. Шепнула бы хоть словечко.
Демир боролся со своими мыслями, чувствуя, как они тянут его то в одну, то в другую сторону. Его слова были несправедливыми, и он знал это.
– Прости, что меня не было здесь, когда все случилось. Я повел себя как глупый эгоист, я треть жизни прятался от самого себя, такого, каким ты меня вырастила.
Он резко отвернулся, отошел к лестнице, постоял там несколько минут и лишь после этого смог вернуться к праху.
– Я так ненавидел тебя после Холикана, – снова заговорил он и услышал в своем голосе гнев. – Ненавидел то, как ты меня воспитывала: всех этих репетиторов, расписания и возложенные на меня ожидания. Злился из-за того, что мое детство оказалось куда короче, чем у моих друзей, потому что ты видела мои способности и стремилась развить их. Я был вундеркиндом, но твое давление сделало меня внутренне хрупким. Я не был готов к такой катастрофе, как Холикан. Конечно, виноват я, я несу ответственность за это, но и ты тоже. Что ж, больше я не могу тебя винить. Ты делала все это, желая мне добра. Я знаю, как сильно ты любила меня. В семьях-гильдиях не хватает любви, и мне жаль, что я не сказал тебе об этом, не отвечал на твою любовь, когда ты была жива. Мне жаль, что тогда я так и не простил тебя. – Он умолк, уставившись на пустой пьедестал. – Я прощаю тебя, мама. Ты ошибалась, но ты вложила в меня много хорошего. Научила меня заботиться о людях и стремиться к идеалам, а не только к годгласу и деньгам. Сделала так, что я спасаю дурацкую птицу из зоны боевых действий просто из жалости. Ты сделала меня непохожим на остальных членов семей-гильдий, и если во мне есть что-то хорошее, это благодаря тебе. Я не могу обещать, что ты непременно будешь гордиться мной. Но я постараюсь.
Он опустился на колени, коротко приложился к урне и посмотрел направо, на другой пьедестал. Там стоял бюст молодого мужчины с волевым подбородком, высоким лбом и ушами, плотно прижатыми к голове. Казалось, что между ним и Демиром нет никакого сходства, – но только до тех пор, пока зритель не заглядывал ему в глаза. Даже в мраморе можно было различить умный взгляд, а дерзкая улыбка, искривлявшая губы мужчины, была точь-в-точь такой же, как у Демира, словно тот послужил моделью для скульптора.
Демир провел рукой по знакомым очертаниям отцовского лица, как делал сотни раз в детстве.
– Позаботься о ней, папа, – сказал он, затем повернулся и вышел из склепа.
Было
