своего вынужденного замужества – ее первый сын родился спустя три месяца после свадьбы, а с Мардарьевым она познакомилась накануне их венчания – давно махнула рукой на Вадима Григорьевича, хотя последний чуть ли не ежедневно сулил ей в будущем золотые горы.
Он был человек фантазии необузданной.
– Ну, что ты, глядеть на меня пришел, што ли?.. – прервал наконец молчание Корнилий Потапович, отпив свой стакан чая и уставясь своими бегающими глазами на Мардарьева. – Докладывай, что твой молодчик?
Вместо ответа Вадим Григорьевич опустил обе руки в карманы своих брюк и вытащил клочки мелко разорванного векселя, положил их бережно на стол.
– Это, брат, что же? – спросил Алфимов.
– Вексель-с… Корнилий Потапович, вексель-с… Вся моя надежда-с… Все-с тут.
Голос его, полный подступивших к горлу слез, вдруг оборвался, и он зарыдал. Видимо, все, накопившееся в нем с момента вылета из номера Савина и бега до низка трактира, горе и озлобление вылилось наружу.
– Хе, хе, хе… – раскатистым добродушным смехом захохотал Корнилий Потапович… Дурак же ты, братец мой, дурак, так в руки ему и отдал.
– Такой-с важный, приятный господин… – среди рыданий ответил Мардарьев.
– Важный, приятный… – передразнил его Алфимов, – хе, хе, хе.
Вадим Григорьевич принялся громко всхлипывать.
– Да что ты плачешь, как баба какая, говори толком… – вдруг строго оборвал его Корнилий Потапович. – Или забирай свою лапшу и пошел вон… Не время мне с тобой бобы разводить, ишь нюни распустил.
Мардарьев встрепенулся.
Быстро рукавом своего горохового пальто утер он слезы.
– Сейчас, сейчас… Корнилий Потапович… отец-благодетель, на вас вся надежда… Вы один можете мне посоветовать, я в вас верю, как в Бога, верю-с… – прерывающимся голосом затараторил Вадим Григорьевич.
– Ну, ну, не болтай вздору, говори… – смягчился Алфимов.
Мардарьев, спеша и путаясь, но все же с мельчайшими подробностями, кончая даже своим полетом поперек коридора Европейской гостиницы, рассказал все происшедшее в номере Савина.
Корнилий Потапович слушал внимательно, не перебивая.
Когда Мардарьев кончил, то Алфимов несколько времени молчал, сидя в глубокой задумчивости.
Вадим Григорьевич глядел на него полными страха и надежды глазами.
– Чуял я, что в этом вексельке что-то неладное. Недаром тебе его подарили… Четырех тысяч тоже так не подарят… Савин богат… Не он – отец… Отец за него долг заплатит… Это я доподлинно знаю и векселей у меня на этого молодца много… Вексель его подарить, значит все равно, что четыре тысячи подарить… Кто же это сделает… Взяло меня тогда, когда ты его принес мне, сумление, ан и оправдалось… Вексель-то безнадежный… По начальству о нем заявлено… У меня, храни Бог, на имя Соколова нет… У меня все бланки важные… А то вдруг
