а ты – себя. Ангел не такая. И оттого, что она не такая, оттого, что она не захотела, не собиралась даже ластиться, мне почему-то очень этого захотелось. Ну, чтобы она ко мне поластилась. Чтобы не лежала равнодушно в утилитарном сне. Чтобы того-сего и это самое, как любил говорить Бориска. Я даже поерзал чуть-чуть и как бы случайно придвинулся. Не так придвинулся, как отчаявшаяся штукатурщица к соседу-попутчику в поезде, а просто лег поудобнее. Не обязательно же обозначать, что я лег поудобнее не в физиологическом, а в психологическом смысле. Мне иногда кажется, что это одно и то же, кстати. Правда, Ангел все равно не отреагировала. Я, конечно, посмотрел обиженными глазами в ее спину, но на этом всё. Я гордый. Уснул.
До вокзала мы с Ангелом ехали в наушниках. Каждый в своих. Без этой херни, где одни наушники на двоих, а вы сидите на заднем сиденье и типа кайфуете, а на самом деле хотите послушать полноценно, вставив наушники в оба уха. Я вообще люблю ездить на переднем сиденье, чтобы при случае отмудохать шабашника. Ехать по Перми лучше под «U2». «Рамштайн» можно врубить. Не возбраняется творчество группы «Сплин». От классики легко впасть в ступор. Промышленные пейзажи в ней не отливаются. Классику слушают гости города, для которых пермяки организуют Дягилевский фестиваль.
Вокзал Пермь-2 – это такое здание, с которого стоит снять табло и часы, как оно тут же превратится в декорацию исторического фильма о Второй мировой войне. Например, бомбардировку Дрездена возле нашего вокзала хорошо снимать. Путей у нас дохера, а направлений два – горнозаводское и главное. Мы уезжали с горнозаводского. До отправки оставалось полчаса, и я захотел пивнуть. Пошли, говорю, Ангел, пивнем. Вмажем пивчанского. По кружке успеем. Смысл чичи в табло пузырить. Не знаю. На вокзалах я становлюсь жиганом-подростком. Видимо, дух путешествий на меня так действует. Ангел кивнула. Она была в джинсах, ботинках, легкой ветровке и с рюкзаком на спине. Шмотки не смотрелись на ней дешево, хотя были дешевыми. Это умение. Что-то врожденное. Я сначала хотел шуткануть типа – в Москву едешь, а вырядилась, как в деревню. А потом пригляделся и завалил хлебальник, так его и не развалив.
На Перми-2 есть два места, где можно накатить пивчанского, – шатер и кафешка «Пирожок». Мне смешно смотреть на вывеску кафешки, потому что пирожками я называю пухлые женские щелочки. Пирожок, блин. С Геленджиком внутри. Мы с Ангелом пошли в шатер. В шатре я прямо с порога поддался своей второй страсти – драке. Первая – секс, если вы не поняли. Я обожаю драться. Меня вообще привлекают пограничные состояния. Детдом меня в этом смысле взнуздал. Ну, и служба, конечно. Кровь и пот мужского братства. С шести лет – карате. С одиннадцати до четырнадцати – дзюдо. С четырнадцати до восемнадцати – бокс. А потом – Русский остров, бухта Холуай. Или Халуай. Или Халулай. Мне последний вариант больше нравится. Говорят, переводится как «гиблое место». Не знаю. Место как место. Ничего гиблого я там не заметил.
Драки напоминают
