молодому возрасту мы должны спокойно перенести этот скачок.
После достижения двадцати пяти лет ситуация в корне меняется. С наступлением этого возраста уже нельзя долгое время перемещаться по Складке без погружения в стазис. Вот почему экипажи Легиона Авроры формируются так рано. Мы выпускаемся около восемнадцати лет, и в нашем распоряжении еще семь, прежде чем придется почти полностью перейти на офисную работу.
Иногда я задумываюсь, не влияет ли испытываемая моим телом перегрузка на то, что у меня будет меньше времени до того, как Складка начнет действовать на меня. Хотя в этом, как сказала бы Скарлетт, есть и свои плюсы: для того чтобы столкнуться с такой проблемой, нужно как минимум остаться в живых. А шансы на это в лучшем случае невелики.
Если бы Тай знал, в каком плачевном состоянии находится мой костюм, то ни за что не поставил бы меня на вахту. Он до сих пор этого до конца не осознает, а Скар из уважения к моим просьбам держит эту информацию в тайне. Все равно в скором времени вопрос решится: ведь у меня в каюте есть все необходимое для ремонта. Как только мой костюм будет настроен должным образом и начнет функционировать, из мышц уйдет все напряжение, и они станут восстанавливаться.
Я проверяю приборы в пятый раз за пять минут. Мы по-прежнему движемся по курсу, погони нет, изображения на экранах приобрели четкие монохромные цвета, как и все в Складке. К черно-белым оттенкам бетрасканцам не привыкать – жизнь под землей даже в лучшие времена не особо красочна. Но иногда я задаюсь вопросом, не смущает ли это моих товарищей по экипажу.
Заслышав тихие шаги, я отрываю взгляд от экранов и вижу, как из коридора появляется Аври в свитере и пижамных штанах. Должно быть, она побывала на нашей суперстильной кухне в хвосте корабля, потому что в руках у нее две дымящиеся кружки.
– Привет, Беглянка. Не спится?
Она отвечает с легким содроганием:
– Плохой сон.
Я делаю сочувственное лицо, затем, снимая ноги с пульта, протягиваю руку и беру у нее свою кружку. Это барис – любимый напиток моего народа, который больше никто в галактике не любит.
– Ух ты, – бормочу я. – Они и правда снабдили кухню всем необходимым.
– И не говори, – соглашается она. – Никогда не думала, что снова увижу ромашку.
Я наклоняюсь вперед – она подносит кружку ко мне, чтобы я мог вдохнуть пар.
– Пахнет цветами, – заключаю я.
– Один из моих любимых чаев. Обычно его пьют перед сном. Он помогает успокоиться.
– Ромашка, – повторяю я, стремясь запомнить слово на случай, если мне когда-нибудь придется готовить этот напиток для нее. – Не хочешь рассказать про сон? Горе, разделенное с другом, – половина горя.
Она улыбается:
– Это какая-то древняя бетрасканская мудрость?
Я качаю головой:
– Прочитал на подставке в одном баре. Но, знаешь, иногда сны становятся не такими уж плохими, когда рассказываешь о них
