наползали с четырёх сторон, и становилось трудно дышать. Вечером того же дня, непогода усилилась. Тяжёлые воздушные массы опускались на остров Буджи, отчего дом Тагава, стоявший на возвышении среди трех высоких холмов дрожал. Деревья трещали под натиском непогоды, кое-где с шумом избавляясь от массивных ветвей и коры. Сквозь тревожный сон Оташи слышал скрип и хруст окружавшего их дом леса. Ему снилось, как он идет по узкой, тонкой доске – линейке соединявшей две неровные кромки глубокого ущелья. Над горизонтом светит яркое, обжигающе – ослепительное солнце, и всё же тело его не может согреться. Холодная дрожь облепила его кожу, а откуда-то снизу, слышны всхлипывания. Звуки не похожие на человеческий голос. Что-то более тонкое и жалобное. Необъяснимая тревога преисполнила Оташи, отчего мальчик вскочил. Он не помнил, как успел задремать, и теперь смотрел полусонными глазами на птицу, сидевшую перед его ногами. Птичка временами вычесывала мелкие ворсинки под абсолютно целыми крылышками, подпрыгивала и выглядела вполне здоровой.
– Ты живая? – на всякий случай спросил Оташи, рассматривая жёлто-красные рисунки на спине пернатого существа. Птичка встрепенулась, стремительно порхнув вверх к потолку, после чего вернулась на пол. Двери – ставни раскрылись, и в комнату вошла Обэ, чьи глаза и движения наполняла тревога.
– Сынок. Там внизу, на берегу шум, – произнесла негромко мама Обэ, – мне страшно. К тому же папа сейчас в море. Как же он там?
Отчётливый звук лопнувших потолочных перекрытий, и хруст упавшего на пол шкафа, прервали маму. Она крепко прижала к себе Оташи, вся дрожа от страха. Дерево, что проломило крышу, разрушило угол северной части дома. В открывшуюся дыру хлестали плотные, потоки дождя. Вода медленно расползалась по деревянному полу, вскоре добравшись до комнаты, где укрылись Оташи и Обэ.
– Мама, нам следует идти к Хурадзаки, чтобы узнать, что с ним, – сказал Оташи, едва преодолевая завывания ветра гремевшего за стенами. Птичка, беззаботно прыгала по комнате, кажется совершенно не обращавшая внимания на грохот, доносившийся с улицы. Руки Обэ, тряслись. Проведя по лицу сына тыльной стороной ладони она, расплакалась.
– Откуда здесь птица? – спросила Обэ, вытерев со щёк мокрые следы, оставленные солеными каплями.
– Мама давай пойдем к Хурадзаки.
– Нет, – запротестовала Обэ, – никуда мы не пойдём пока снаружи такой ветер. И она вновь предалась всхлипываниям и едва слышимым причитаниям. В эту ночь, Оташи почти не спал. Он переворачивался с одного бока на другой. Внутри дома теперь пахло страхом и сыростью. К утру, когда первые лучи восходящего солнца коснулись вершин холмов, ветер начал стихать. Так и не сомкнув глаз, Оташи встал. Птички в комнате не было, и только пара крошечных, красноватых перьев валявшихся на полу напоминали о нечаянном визите пернатой гостьи. Пробравшись беззвучно мимо, вздыхающей во сне Обэ, Оташи ушел
