М. Мендельсон (1729-1786), среди многих других, стали важными фигурами этой традиции, продолжая во многом волффианский проект рациональной или метафизической психологии. Кроме того, именно эта традиция послужила основой для классической критики И. Канта (1724-1804) понятий субстанциальности, личности и бессмертия души (Кант, 1781. Таким образом, волффианская идея рациональной психологии в XVIII веке имела как положительное, так и отрицательное восприятие. В обоих случаях, однако, она служила основой для психологических и метафизических дискуссий.
В девятнадцатом веке эта двойная тенденция сохранялась. С одной стороны, Й. Ф. Гербарт (1776-1841), хотя и не предложил разделение по вольфовским моделям, защищал метафизическую психологию, сильно влияющую на традицию лейбниц-вольфа (Гербарт, 1850). С другой стороны, в то время как многие психологи стремились все больше дистанцироваться от метафизических спекуляций о природе души, различие, установленное Вольфом между эмпирической и рациональной психологией, по-прежнему принималось за основу для многих дискуссий. Молодой Вундт, например, в своем первом теоретическом тексте о состоянии психологии прямо ссылался на Вольфа, утверждая, что рациональную психологию следует оставить, чтобы эмпирическая психология могла развиваться с полной автономией (Вундт, 1862, стр. xi-xxxii). Но Вундт – лишь один из примеров. На самом деле, некоторые проблемы, поднятые Вольфом в его рациональной психологии, не только стали частью повестки дня многих других значительных психологов, таких как Уильям Джеймс (Браун, 2008), но также продолжают обсуждаться в современных междисциплинарных дебатах (Вигер, Блум и Мосуринджон, 2008). Тем не менее, это вопрос, который заслуживает дальнейшего изучения, и для которого мы смогли предложить здесь лишь некоторые указания. Мы надеемся, что смогли показать, что есть достаточно оснований, чтобы отвести Вольфу более заметное место в истории психологии.
Всемилостивейшему князю и повелителю
Рациональная психология – это глубокая философия, которая помогает нам понять внутреннюю работу нашей души. Великим умам подобает черпать пищу в познании высоких вещей, даря радость, которую невозможно найти в другом месте. Понимание самого себя воспевалось мудрыми предками, поэтому знание нашей внутренней души, более благородной части нашего существа, заслуживает особого признания. Это знание не только освещает просторы Природы, но и открывает неожиданное прозрение ее Творца, самого мудрого и могущественного Божества. Кроме того, оно обеспечивает уникальную защиту добродетели, известную лишь тем, кто испытал ее на себе. Что может быть восхитительнее, желаннее или достойнее, чем глубоко исследовать природу вещей – чудесное творение, созданное высшим мастером для нашего понимания, – и с благоговением взирать на самого мастера, словно в зеркало? Поэтому я не сомневаюсь, СЕРЕБРЯНЫЙ ПРИНЦ, что представляю вам этот аспект философии, передающий возвышенное. Ничто не является настолько величественным по своей природе,
