бы трудно?
– Трудно, миленький!..
В конце концов «скотина» дает, но ведь «это мучение»!..
…Таким образом, de facto Коротаев был очень мелкопоместный, но по типу вовсе не принадлежал к такому разряду помещиков…
Поэтому и к Капитону Николаевичу он попал случайно. Он помнил, что этот Шахов звал его, усиленно звал на Знаменье, и, проснувшись в этот день, невольно вспомнил его. «Проветриться, что ли? – подумал Коротаев, сидя у себя в кабинете. – Кстати, куплю у него партию картофеля – он, вероятно, в долг даст».
Результатом таких размышлений был крик:
– Иван!
Вошел лакей Иван.
– Позовите кучера Василья.
Явился Василий и стал у двери. Барин покачивался в качалке.
– Сегодня я выезжаю, Василий.
– Слушаю-с.
– Ты со мной поедешь.
– Слушаю-с.
Барин улыбнулся.
– Что это у тебя, Василий, за солдатская привычка: «слушаю-с», – сказал он ласково, как многие из помещиков говорят с кучерами.
Василий растянул рот до ушей в подлую улыбку.
– Каких же запрягать прикажете, Алексей Михалыч?
– Запрягать-то? Я думаю, Василий, – Малиновского в корень… ну… Красавчика на правую пристяжку…
– На правую его не годится, Алексей Михалыч.
– Не годится?
Барин в раздумье поднял брови.
– Ты говоришь, Красавчика не годится? Что так?
– Жмется он, Алексей Михалыч, к оглобле. Как запряг справа – жмется, бог с ним, да и только.
– Жмется, ты говоришь? Ну так запряжешь направо… ну хоть Киргиза. Ведь Киргиз не жмется.
– Боже сохрани! Киргиз – лошадка умная…
– «Боже сохрани»! Ха-ха!.. А знаешь что, Василий? Не лучше ли нам парою?
– Тройкой, Алексей Михалыч, форменней.
– «Форменней»! Ну как знаешь.
– Слушаю-с.
Алексей Михалыч затянулся папироской, тихонько замурлыкал: «Si vous n’avez rien a me dire»[3], – и, поглядывая на конец уса, сказал:
– Ну так так-то…
– Колокольчики прикажете?
– Твое дело, Василий…
Василий опять осклабился и тихонько вышел.
Боже мой, какой переполох в доме произвел приезд Алексея Михайловича! Из девичьей ринулась Катерина, сгребла в объятия все убогие шубы и шапки гостей и, рискуя рухнуться в коридоре от удара, переволокла их в девичью и бросила на полу; Софья Ивановна тоже бросилась в спальню, к комоду, выдернула ящик, схватила все лучшие салфетки, прибежала в зал, посхватала все старые и моментально разбросала новые на их места, сшвырнула с фортепьяно кошку, так что та, треснувшись об пол, несколько минут сидела как остолбенелая… Затем опять бросилась в переднюю и велела достать из погреба коньяк и маринованную осетрину… В кабинете тоже все повстали с мест и заговорили разом.
– Это
Если вам нечего мне сказать (
