style="font-size:15px;"> Но на руках виднеются более крупные и тёмные синяки.
Вырываю одеяло из её пальцев.
Несколько на груди. На бёдрах и талии до хрена.
Это какой тварью надо быть, чтобы такое сделать?
Закрываю глаза. Втягиваю кислород через нос, перерабатываю и со свистом выпускаю. Обвожу каждый кончиками пальцев. Всё ещё ни слова не произношу.
Разорвёт на хрен.
Настя следит за моими движениями и шумно выдыхает.
– Не надо, Артём.
– Это он сделал?! – рычу, крепче сжимая челюсти.
Главное не сорваться сейчас. Знаю, что моя девочка не виновата.
Раздаётся ещё один громкий выдох. Тяжёлый вдох, от которого её грудь раздувается и поднимается выше.
– Не молчи, Насть. Только не молчи сейчас, пожалуйста.
– Да. – одно единственное слово выдыхает, а меня на части растаскивает.
И я взрываюсь.
– Блядь, я урою этого гандона! Всё ебало размозжу! За каждый синяк, сука, ответит. Все рёбра пересчитаю! Тварь! Гнида! Нос в череп впечатаю! В крови утоплю ублюдка! Живьём в землю закопаю и буду ждать, пока сдохнет! – ору, меряя шагами комнату.
Прикладываю кулак к губам, чтобы не завыть.
Как он посмел? Мою девочку!
Подлетаю к шкафу и натягиваю первую попавшуюся кофту.
– Не надо, Тём. Прошу, не уходи сейчас. Ты нужен мне. Рядом нужен.
Миронова обнимает за торс и сжимает так крепко, что рёбра хрустят. Не отпускает.
Тяжело выдыхаю. Затягиваюсь новой порцией кислорода. Прикрываю веки. Дышу, пока более-менее в чувство не прихожу. Её руки с такой силой стискивают, о которой я даже не подозревал. У моей идеальной девочки стальная хватка.
Всегда в ней эта сталь была, или пока порознь были появилась? Кладу свои ладони на её и осторожно сжимаю. Помню, что живого места на её руках нет. Никогда, блядь, не забуду.
– Всё нормально, малыш. Отпускай. – выдыхаю устало. Словно на эту вспышку все силы ушли. Она не отпускает. – Всё в норме, родная. Я спокоен. Всё хорошо.
Захват ослабевает, и я, наконец, поворачиваюсь к ней. Смотрю исключительно в глаза, потому что на ней вообще ни хрена нет. Как была голая, так и подбежала ко мне.
– Я люблю тебя, Тём. Просто знай это. И не надо его трогать. Оставь как есть. Синяки пройдут. Я не хочу возвращаться к прошлому.
– Ты даже сейчас его защищаешь, Насть? – рычу и даже не стараюсь сдержаться.
Она совсем больная, что ли? После всего, что он ей сделал, продолжает на его защиту вставать? Кажется, это называется Стокгольмский синдром.
– Нет, ну ты точно идиот, Северов! – обрубает в ответ. – Срать мне на него с высокой колокольни! Я за тебя боюсь! Если ты изобьёшь его, то он тебя посадит! Он очень хороший адвокат, со связями! Я не отпущу тебя! Слышишь меня? Не отпущу! Я люблю тебя! Люблю! – срывается на повышенные.
Из глаз опять слёзы брызгают. На щеках дорожки оставляют и капают с подбородка.
– Слышу,
