чтобы он хотя бы намекнул, чем конкретно он занимается в последнее время. Я ведь на работу не очень-то и спешил…
– Ну, кабы знать, где упасть… – вроде как пожалел меня следователь Ермаков. – Но вы верно все рассудили: когда мы узнаем, кто был столь заинтересован в этих документах и кому так сильно мешал Нехватов, то появятся версия и подозреваемые. Надо обязательно узнать, что это было за дело, о котором говорил вам ваш бывший главный редактор.
Сказав это, Вячеслав Всеволодович вопросительно посмотрел на меня. И я ответил на его взгляд так:
– Но я же не знаю…
Немного помолчав, следователь Главного следственного управления Ермаков произнес:
– А сейчас, Аристарх Африканыч, напрягитесь еще раз и как можно более подробно опишите эту старушку.
Мне уже не потребовалось морщить лоб и напрягать свое подсознание, чтобы вытащить из глубин памяти запечатленные образы. Старушку я очень хорошо запомнил.
– На ней была выцветшая косынка, синяя кофта и платье. Серое, в белый горошек. На вид ей семьдесят лет, может, и побольше. Живая такая. Место, что освободилось на лавочке после меня, заняла буквально молниеносно… – начал говорить я.
– Рост, цвет глаз, мелочи, на которые вы, возможно, обратили внимание, – помог мне следователь.
– Рост… ну где-то метр шестьдесят два – шестьдесят четыре, – сказал я. – Глаза большие, серые, кажется. Да, серые. Под цвет платья. И еще, – тут я вспомнил про губы, – у нее возле губ нет этих… старушечьих морщин… Да и гусиных лапок у глаз не заметил.
– Маскарад, – коротко подчеркнул Вячеслав Всеволодович. – Ряженая была старушка.
– А это очень плохо? – поинтересовался я.
– Да, – снова коротко ответил следователь. – И приметы старухи, что вы сейчас назвали, мало чего стоят…
Следователь что-то черканул в блокнот, который, несмотря на включенный диктофон, держал открытым, и задумался, потом спросил:
– А о самом Нехватове что вы можете сказать? Каким он был человеком? Какой имел характер, и вообще?
– Я Геннадия Павловича не видел шесть с половиной лет, – не сразу ответил я. – И когда увидел, то он мне показался немного подавленным. На нем как будто бы лежал груз, который ему было трудно нести и от которого он очень устал. – Я немного помолчал. – Может, это был и не его груз, а чужой. И он нес его за кого-то, что для меня будет неудивительно. Поскольку Геннадий Павлович был настоящим мужиком. Честным. Имел совесть и понятие о долге и чести. Ратовал в свое время за газету и своих подчиненных, опекал нас, заступался за нас, если возникала такая нужда. Характер, может, имел и непростой, но всегда горой стоял за справедливость. В общем, славный был мужик, стоящий, – закончил я портрет хорошего человека, которого не стало.
– Ясно, – резюмировал Вячеслав Всеволодович. – Что ж, спасибо, – следователь посмотрел мне
