бывает в самые знойные часы самых знойных дней, и перед их изумленными глазами начал чудесным образом вырастать город, внушительные каменные постройки его центральной части проклевывались через гористую почву, с исполненным величия царским дворцом и первым громадным храмом. (Последний навсегда вошел в историю как Подземный Храм, поскольку возник прямо из-под поверхности земли, а также как Обезьяний Храм, поскольку с самого своего появления кишел длиннохвостыми серыми храмовыми обезьянами породы хануман лангур, беспрестанно переговаривающимися друг с другом и забирающимися на многочисленные храмовые колокола, а еще из-за гигантской скульптуры самого Господа Ханумана, которая появилась вместе с храмом, чтобы стоять у его ворот.) Все это и многое другое, возникшее в своем старомодном величии, было обращено ко дворцу и Царскому кварталу, расширявшемуся и переходившему ближе к границе в длинную торговую улицу. Глиняные, деревянные либо построенные из коровьих лепешек жилища простых людей тоже скромно появились из ниоткуда на окраинах города.
(Замечание об обезьянах. Представляется небесполезным заметить, что в истории Пампы Кампаны обезьяны будут играть важную роль. Уже эти ранние стихи содержат упоминание могущественного Господа Ханумана, который еще не раз окажется на ее страницах; его величие и отвага станут важными характеристиками самой Биснаги, реальной страны, ставшей преемницей легендарной Кишкиндхи. Впоследствии, однако, нам придется столкнуться и с другими, злобными обезьянами. Но не будем забегать вперед. Хотим лишь отметить дуалистическую, бинарную природу, которую данный мотив имеет в этом произведении.)
В те времена, в самом начале, город не был еще по-настоящему живым. Разрастающийся в тени пустынной усыпанной валунами горы, он напоминал блестящую мировую столицу, которую разом оставили все жители. Виллы богачей стояли незаселенные – изящные виллы из кирпича и дерева с каменным фундаментом и колоннами; крытые рыночные прилавки пустовали в ожидании цветочников, мясников, портных, торговцев вином и зубных врачей; в квартале красных фонарей стояли бордели, но шлюхи в них пока отсутствовали. Река бурным потоком спешила через город, и ее берега, на которых должны были трудиться прачки, женщины и мужчины, словно с нетерпением ожидали, когда какая-то активность, какое-то движение придадут смысл этому месту. В Царском квартале огромный Слоновий Дворец с одиннадцатью арками ожидал появления слонов и их плюх.
И жизнь началась, и сотни – нет, тысячи – мужчин и женщин во цвете лет появились прямо из бурой земли, они отряхнули пыль со своих одежд и заполонили овеваемые вечерним бризом улицы. Бездомные собаки и худосочные коровы начали разгуливать по городу, на деревьях появились цветы и листья, а в небе стаями носились попугаи и, конечно, вороны. По берегам реки заработали прачки, царские слоны затрубили в своих загонах, и вооруженные стражи – женщины! – стояли на часах у ворот, ведущих в Царский квартал. За пределами города был виден военный лагерь, внушительный барачный городок, в котором были расквартированы
