дней мы прожили в окопах вместе с этими бойцами. Я увидел, что большинство моих бойцов во взводе разведки, который мне подчинили, старше меня по возрасту. Да и по их временно отнятому званию – тоже. Обмундированы бойцы батальона, как я успел обратить внимание, были как-то разношерстно: большинство – в солдатских шинелях и шапках-ушанках солдатского образца, на ногах – ботинки с обмотками, некоторые – в офицерских шинелях и сапогах, но все без погон. Оказывается, первые – как правило, бывшие военнопленные и вышедшие из окружения или из освобожденных от оккупации территорий (потом всех их стали называть «окруженцами»), а вторые – бывшие офицеры фронтовых или тыловых подразделений, осужденные Военными трибуналами или направленные в штрафбат решением командиров дивизий и выше. В разведвзводе оказались все из боевых офицеров, «окруженцев» там не было. Это было понятно, взвод комплектовался из имеющих боевой опыт, обстрелянных бойцов. Только я, их командир, оказался в этом отношении «салагой», которому еще предстояло набираться боевого опыта…
Мои опасения относительно могущих возникнуть сложностей во взаимоотношениях были напрасными: и между собой все они общались привычно, как равные, может быть, только подчеркнуто уважительно с теми, кто в прошлом носил высокие воинские звания. Я даже слышал иногда обращения штрафников друг к другу по их действительному в прошлом воинскому званию «товарищ подполковник». К своим сегодняшним командирам штрафники обращались строго по-уставному, и чувствовалось в этом стандартном обращении совершенно нестандартное уважение, даже ко мне, еще необстрелянному лейтенанту. Со временем и эта особенность мне стала понятна: ведь от сегодняшнего командира зависит во многом и сама жизнь штрафника. Ведь, в конце концов, он, командир, поведет их в бой, и то, как умело будет управлять своим подразделением, от этого может зависеть и возвращение в офицерский строй.
Личные отношения у меня с подчиненными складывались, вопреки опасениям, неожиданно хорошо. Я как-то сразу почувствовал заботу о себе в том, что командиры отделений, более степенные и солидные бойцы, как-то старались оградить меня на первых порах от принятия самостоятельных решений, да и от любопытствующих подчиненных тоже, то есть помогали мне на первых порах «держать дистанцию». А поскольку наступил период, когда мы стояли в обороне и активных боевых действий пока ни мы, ни противник не вели, мне было удобно постепенно «врастать» в обстановку, понимать непростую ситуацию, складывающуюся в таком необычном батальоне.
Между тем и я сам стал привыкать к боевой обстановке. Научился ходить вдоль окопов, не провоцируя своим ростом вызова огня противника на расположение взвода. Научился различать чириканье и свист летящих мимо пуль, вой или шорох снарядов и мин противника, летящих куда-то или могущих разорваться в опасной близости.
Как-то раз, по вызову того самого подполковника Кудряшова, мне нужно было вечером покинуть
