желанию. Одно лицо, назвавшееся «генеральным директором лаборатории по изучению резервов человеческого организма» предлагало мне (по телефону) продать ему все права на мое открытие за… один миллион долларов…
25 лет назад я начал ездить по всему СССР от общества «Знание» с лекцией о формуле смерти, выступая перед самой различной аудиторией: перед учеными в Новосибирске, перед заключенными в Барнаульской области, перед врачами в разных городах, перед студентами-медиками, перед моряками и летчиками Заполярья. Выступал на Кавказе и на Чукотке. Важно было увидеть реакцию самой различной аудитории на перспективу знать свой смертный час. Может быть потому, что тогда, в СССР, все мы были действительно одной нацией и одного вероисповедания, и думали одинаково? Ибо чеченцы, дагестанцы, грузины, армяне точно так же, как народы Приамурья и чукчи, жители Закарпатья и Сибири, как жители Урала и Дальнего Востока, Прибалтики и средней Азии, заключенные и их надзиратели, пожилые как молодые, ученые и колхозники, как моряки и космонавты… Короче, вся моя разношерстная и разномастная аудитория, думая одинаково, разделилась на два лагеря. Одни хотели знать дату своей смерти и тут же на лекции просили ее им определить. Другие – категорически были против. Было, конечно, и небольшое исключение: в каждой из названных аудиторий всегда находилось несколько человек, которым было «безразлично», когда они умрут!
Сложности у меня возникали только с моими коллегами-врачами, Большинство из них полагало, что если вооружить человека знанием даты своей смерти, значит, обречь его на моральную гибель. Один врач из Хабаровска заявил так: «Знание даты своей смерти лишает человека надежды, ибо, в основе всякой надежды, если подумать, лежит вера в бессмертие». Мне приходилось отбиваться от своих коллег напоминанием им – хирургам, кардиологам, онкологам – что они сами, в своей повседневной практике, давая советы, как вести себя, например, после инфаркта миокарда или ампутации желудка, косвенно говорят и о времени жизни, на которое больные могут рассчитывать, соблюдая или не соблюдая рекомендации своего лечащего врача.
Я никогда не поддавался уговорам и не определял дату смерти, первому встречному, ссылаясь, что методики мои пока не точны и приблизительны. Только в одном случае я проявил слабость, когда один молодой и физически здоровый и сильный надзиратель из колонии, что под Барнаулом попросил об этом. Глядя на него, без всяких исследований мне было ясно, что он не жилец на этом свете. Лицо его напоминало посмертную маску. Я хорошо помню, что сказал ему только: «Глядя на Вас, я понимаю, как не совершенна моя методика!» «Я понял! – воскликнул молодой лейтенант внутренней службы, сильно побледнев, – я скоро должен умереть!» Не сказав ему больше ни слова, я поспешил из зала. Поезд от места, где расположена колония, до Барнаула идет 3 часа. В городе, на станции, меня
