горячке – вовсе не я. Все, что пишут о пьянстве, – вздор чистой воды. Приходится делать все самому, чтобы и конфликт был, и ужасающая печаль, равнозначная трагическому положению человека, и самопознание, и дисциплина. Конфликт очень важен. Джин с апельсиновым соком – лучшее средство от алкоголизма, чья истинная причина кроется в уродстве и невыносимой стерильности бытия в том виде, в каком его нам продают. Иначе это была бы банальная жадность. И видит Бог, это и есть жадность. Кстати, удачное замечание: надо будет хорошенько настроиться и словить небольшой бред.)
Белый голубь добирается до корабля.
Мимо пролетает поморник.
Очередное французское правительство пало.
Крошечные церковные колокольчики отбивают часы; вот что любопытно – корабельные рынды на «Дидро» звонят медленно, меланхолично, как бесконечно печальные колокола на соборе в Оахаке – Оахака, нынче по левому борту, город Фернандо Оахакского и ныне покойного доктора Вихиля, убитого в Вилья-Эрмосе.
«Вот Пресвятая Дева, покровительница всякому, кто есть один как перст»[31].
«Никто туда не шел, только тот, который есть один как перст».
«Пресвятая Дева, покровительница всякому, кто есть один как перст».
«Тьма, как в могиле, где лежит мой друг». Где теперь его девушка, которой он писал письма на стенах старого монастыря? Нам надо бы ее разыскать.
Песня для маримбы
или
В заскорузлом борделе ансамбль играет не в склад
и не в лад
Оа-ха-ка! Оа-ха-ка!
Оа-ха-ка! Оа-ха-ка!
Как содрогание
раз-би-то-го
сердца в ночи.
Сплошь заскорузлые лица в ночи.
Сплошь заскорузлые лица в ночи.
И сердца заскорузлые – вдребезги
В темной ночи.
Лимерик
Молодой человек из Оахаки
Все мечтал побывать на Минтаке
И жить в «Орионе»,
А не в «Лионе»,
В баре, где он напивался до краха.
Молитва
Дай, Боже, выпить всем измученным пропойцам,
Кто пробудился на заре от адских снов
И с содроганием глядит в окно наружу,
Где страшной тенью громоздится новый день.
…Из всего вышесказанного может сложиться впечатление, что Мартин был человеком угрюмым и замкнутым. Вовсе нет, даже наоборот. Одно из счастливейших сокровенных воспоминаний Мартина – случайно подслушанный разговор о нем самом: «Стоит только увидеться с этим старым паршивцем, и я хожу радостный еще дней пять. Вот те крест».
По моему впечатлению, сейчас, вопреки нормам морского права, наше судно может пойти, куда вздумается капитану – или, вернее, командиру корабля. Он сейчас может сыграть в Ахава[32], и все сойдет ему с рук. Потому что во Франции нет правительства. Команда, хоть и довольная, запросто может поднять мятеж, если вдруг захочет побунтовать, и никто – скажем, в той же Оахаке – ничего с этим не сделает. Но команде не хочется бунтовать, и на то есть простые причины: (a) это счастливый корабль, (b) всем охота
См. «У подножия вулкана», гл. 10.
Капитан китобойного судна в романе Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит».
